Свобода, кем бы и где бы она ни была добыта, касается меня. Так чей-то рекорд для профессионала-спортсмена не может остаться чужим. Свобода похожа не на вещь, которую можно взять, а на здоровье, которое есть или нет. Здоровье нельзя себе заказать, но можно его не подрывать. Свободу ограничивает представление, будто она связана с большим количеством возможностей. Ее нельзя понимать в смысле раздумий о том, что бы я такое мог себе еще позволить. Такой эксперимент будет иметь обратное действие. Разумеется, человек может разрешить себе всё, но любая развязанность оказывается скоро стеснительной. Результатом неверно понятой свободы возникает ощущение, что мне ничего не дают делать, что власть и закон сузили мои возможности. Тогда я начинаю делать не то, что хотел, а что пришлось, т. е. не свое дело.

Свобода, если под ней воображают расширение возможностей, обманывает. Надо верить этому слову, в котором слышится своё. Своё необходимо, оно единственно нужное. Его начинают понимать, когда доверяют себе. От своего уходят, когда теряются в переборе возможностей. Возможности кажутся нам открытыми, пока ситуация наблюдается извне. Внутри она всегда оказывается другой. По мере того, как мы ее осваиваем, в ней обнаруживается жесткая необходимость. Якобы свободная возможность располагается на плоскости внешнего вида, она иллюзия рассмотрения, оторванного от поступка. Надо учиться видеть необходимость там, где виднелась возможность.

Необходимости учит глобальная технизация. Сама жизнь становится техникой. По сути техникой конечно она была всегда. Биологическая информатика только на какое-то время была вытеснена машиной. Машинный взгляд раскладывал сплошной мир на специальные возможности, отвлекаясь от общего фона. Современная информатика отчасти возвращает к необходимости целого. Внутри глобальной системы становится ясно, что используя частную возможность, я подключаюсь к связному целому.

Цена свободы больше чем цена благополучия, чьего бы то ни было. Свобода не организуется один раз на время. Для ее создания требуются постоянные и необычные усилия и потом за нее надо всё время стоять. Всякому, кто попросит, свободный должен показать, что ему на самом деле дороже. Могут возразить, что нельзя оставаться без средств, потому что без них ничего нельзя сделать  [ 1 ]  . Это неверно. Самые важные события в истории происходят без вложения больших средств. Возможности, данные деньгами, больше связывают чем освобождают.

Экспериментальное семидесятилетие после 1917 года было попыткой обойтись на государственном уровне без бога. Главное содержание нового эксперимента, официально узаконенного в 1991 году, — не финансовые технологии, а попытка социально устроиться без совести.

Как в 1992 году обогащались не правые, так теперь в 2003 году начинают раскулачивание не левые. Ситуацию можно описать на примере. Водителей, которые стоят на шоссе в пробке, обходят не по левой и не по правой, а по встречной полосе и по обочине. Проблема не в системе правил — они все более или менее хороши, — а в том, что есть люди, которые претендуют на особый статус. Видимая возможность пройти по встречной полосе и по обочине одними будет использована, а другими нет. У стоящих в пробке в левой или в правой полосе одинаково нет слов для такого поведения  [ 2 ]  . Это естественно, потому что обходящие их не идут ни по какой из законных полос и ничего не говорят, а делают. Иногда их можно остановить. Тогда мы видим волнующую картину: свободную обочину вдоль сплошного ряда машин.

Ни раздача, ни отнятие денег сами по себе не хороши и не плохи, потому что деньги сами по себе не добро, а только возможность. Настоящая острота момента пожалуй в другом.

Русь исходно — название эффективного военно-административного принципа освоения восточного равнинного, речного и лесного, пространства, Аустрвега. Как переходящее знамя, этот принцип с таким именованием — Русь — утверждал себя поочередно с центром в Ладоге, Киеве, потом Владимире, наконец в Москве. Русь во всех своих центрах сохраняла стиль освоения территории, но теряла, уже во Владимире и особенно в Москве, правовое устройство и понятие мужа. В «Русской правде» это юридический термин, обозначающий свободного. Муж мог стоять за себя экономически и держал слово. На суде часто его клятвенное заявление было равносильно показаниям свидетелей. В Москве опорой государства стал не он, а московский служилый человек, уже не свободный, а подданный государства, перенявшего многое от татаро-монгольского способа управления. Бердяев назвал Московское великое княжество христианизированным татарским царством. Московскому служилому человеку мало дела до права. Его сила в энергии, исполнительности и связи с контролируемой им землей.

Московский служилый человек — до сих пор самая большая сила на нашей территории. Отменить его невозможно и кроме того несправедливо. Он тянул на себе семьсот лет до последнего времени наше государство. Он очень эффективен. Его можно пересилить только силой, которую он уважает. Опорой для новой силы может служить опять же только связь с землей и с людьми.

Освоение страны как большой территории было занятием всех предыдущих систем управления, но с тем недостатком, что покоряемая страна не становилась по-настоящему своей. Освоение понималось односторонне. Чтобы освоенное стало своим, и значит чтобы страна стала основой моей свободы, есть только один надежный способ. Когда я делаю что-то для земли и ее людей, я привязываюсь к ним. Цель здесь не охрана природы или чье-то благосостояние, а мое самостояние на земле. Я должен связать себя с ними, а это получится только если я им что-то подарю. Так упрочивается общество, осваивается страна и создается свобода. На той же восточноевропейской почве в старом Новгороде, в Пскове, в Твери, среди новгородской эмиграции на нашем европейском Севере другое начало государственности уже существовало. Каждый раз оно оказывалось слабее московского. Останется ли оно слабым всегда?

Конечно хорошо, чтобы у людей было что дать. Вместе с тем, давали всего больше, всего лучше умели дарить и всего больше на себе несли те, у кого ничего не было, крестьяне.

Перераспределение денег и имущества требует системы, пакета законов и соответственно полиции. Дарение выводит из системы, из социальной тюрьмы и создает опору для перехода от законодательства, которое служит только порядку, к правлению права.

До сих пор, повторим ради трезвости, московский служилый человек оказывался самым сильным на восточноевропейской равнине. Он в конечном счете брал верх при всякой смене государственного строя, когда пыталась пробить себе дорогу другая руководящая манера; он остается господствующим типом, к которому подтягивается всё.


Из говорившегося участниками «Серафимовского клуба»:

Нужно самоограничение.

Обогащение было мародерством нищей страны.

Сейчас задача хотя бы легализовать неуплаченные налоги.

Переход от уголовного к государственно-правовому капитализму.

Здоровье общества.

Неизбежно будет передел собственности.

Покончить с русским избирательным правом.

Имущественный ценз при голосовании — совершенно необходимое условие, например 2 000 $.

Сепаратное соглашение власти с имущими невозможно не только юридически, но и практически.

Частичная деприватизация.

Нужно создать образ полезного бизнесмена.

Русский бунт с большой вероятностью.

Рядовые люди лишились свободы, поступить их детям в университет невозможно.

Так жить нельзя в буквальном смысле: эта система этой экономикой прокормиться не может. Это понимают сверху.

Что так жить нельзя, понимают и снизу.

Элите хорошо: пусть всё так и будет.

Кризис наступит уже до 2008 года.

Борис Абрамыч политическая фигура или у него значительно меньше бизнеса. Поэтому его не раскулачивают.

Олигархи должны откупиться? У них мало денет. Дети будут гордиться родителями, которые основали школу, в духе американской charity. Так или иначе передел не только нужен, но он будет.

Принять закон о гражданском образовании (школа политики).

Собственности ничто не угрожает.

Нет никакого системного кризиса.

Карта кладется на нашу сторону — а мы почему-то в истерике.

Электорально-промышленный комплекс.

Бюджет надо брать не с ЮКОСа и так далее.

Никто не видит ситуацию катастрофической (ведущий).