Язык так или иначе не сводится к подбору знаков для вещей. Он начинается с выбора говорить или не говорить. Выбор между молчанием и знаком раньше чем выбор между знаком и знаком. Слово может быть менее говорящим чем молчание и нуждается в обеспечении этим последним. Молчание необходимый фон слова. Человеческой речи в отличие от голосов животных могло не быть. Птица не может не петь в мае. Человек мог и не заговорить. Текст соткан утком слова по основе молчания.
Средневековая философия как школа (подход к изучению)
Текст был написан в 1989 г. Публикуется впервые.
В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.
В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.
В христианство несколькими слоями вошло богатство мировой мысли. Ошибка думать, будто религиозная и светская мысль когда-либо были раздельны и самостоятельны. Вторая ищет и опережает; первая усваивает и хранит. Библия впитала египетское, ближневосточное, средневосточное знание. Новозаветное христианство взошло в опоре на александрийский синтез, впитало этику стоицизма, оформило свою догматику в свете неоплатонизма.
Однако светское здание, в течение тысячелетия до V в. стоявшее в Европе на своих основаниях, пришло в упадок, города стали провинцией. Церковь назвала себя наследницей цезарей. Важно понять, что господство церковной культуры — вещь, опыта которой мы не имеем и представить которую трудно. Для нас теперь это почти непостижимое явление, описывать которое бесполезно, не высветлив сперва его суть. Простое пересказывающее изложение здесь мало поможет.
Ключ к ориентированной на церковь мысли европейского средневековья — Школа. Главный авторитет здесь учитель. Первое требование дисциплина. Высшее достижение — техника духа.
Эта черта церковной культуры западной Европы была непоколебимой. Вместе с тем, сама по себе церковь никогда не правила безраздельно. Арабская цивилизация, негаснущие остатки античной, новая придворная культура, часто вызывающе независимая, и уже с XII в. новый город — всё это лишает почвы мыслительные конструкты якобы единой средневековой вселенной. Имеет смысл говорить о другом: в Средние века духовная школа удерживает культурную инициативу в пестром мире, утрачивая ее — но уже зато внезапно и бесповоротно — только в XIV в.
Единственная сквозная особенность всей средневековой философии — это признание необходимости Школы для человечества. Отсюда ее темы, структура, стиль, постоянная педагогическая направленность. В слове этой философии почти никогда — кроме ее непревзойденного начала у Августина — нет безотчетной свободы, оно никогда не бывает предоставлено вольному и непредсказуемому звучанию своих смыслов. Это — обучающее слово, звучащее в стенах школы. Оно несопоставимо с вольным словом улицы и площади и со словом безусловного искания, которое стало делом человечества после того, как оно перестало признавать ученичество своим пожизненным состоянием. В определенном аспекте средневековая культура может быть названа поэтому молчащей. Она сама это часто сознавала. Перед ее интерпретаторами встают тем самым особые задачи.
Разделение Средневековья на западное и восточное неоправданно. Восточные учители, особенно Дионисий Ареопагит, во все века чтились на Западе. Греческий Восток утрачивает философское значение как раз тогда, когда обособляется от Запада; и наоборот, всякое оживление философии на Востоке, например, в эпоху паламитских споров XIX в., связано с его обращением — не очень важно, заимствующим или критическим — к Западу. Судьба обоих была одной, только понимание ее — разным.
По сравнению со Школой и техникой духа как общей чертой средневековой мысли собственно христианская догматика, как это ни кажется на первый взгляд странным, вовсе не была ни всеопределяющим, ни даже весомым моментом в составе философии. Догматика c самого начала строилась в другом измерении, чем философская мысль, и не навязывала последней никаких решений, а парадоксально воплощала в форме рационально неприступных положений непостижимость последней истины. Кроме того, Августин, Боэций, влияние которого на средневековую школу трудно переоценить, а в ХII в. Шартрская школа легко давали догматике рационалистическую интерпретацию.
Средневековая философия во многих отношениях актуальна. Без фонда средневековой Школы не могут быть по-настоящему поняты Кант, Гегель, Хайдеггер, — хотя, конечно, они не могут быть поняты и без античности. Средневековая философия присутствует — как школа — в современной, потому что другой, кроме этой общеевропейской школы, которая продолжала и продолжает работать и утратив свое безраздельное господство, просто нет.
Подобно тому как средневековая Школа остается, скрытым образом, моментом изучаемой нами западной философии, она может и должна была бы быть школой и для нас, тем более полезной, что помогла бы вспомнить и о христианской школе Руси и России.
Важность обращения к средневековой философии следует и из того, что школа с ее дисциплиной и авторитетом, хотя и оттеснена повзрослевшей культурой на невидное место, тем не менее осталась, в том числе и для этой культуры, необходимостью.
Наконец, актуальность средневековой философии исходит также от ее непосредственной притягательности. Невозможно, едва соприкоснувшись с ней, не почувствовать расположение к добросовестной обстоятельности и прозрачной простоте этой мысли, в которой всегда живет забота учителя даже о самом медлительном ученике.
1989 г.
Однако светское здание, в течение тысячелетия до V в. стоявшее в Европе на своих основаниях, пришло в упадок, города стали провинцией. Церковь назвала себя наследницей цезарей. Важно понять, что господство церковной культуры — вещь, опыта которой мы не имеем и представить которую трудно. Для нас теперь это почти непостижимое явление, описывать которое бесполезно, не высветлив сперва его суть. Простое пересказывающее изложение здесь мало поможет.
Ключ к ориентированной на церковь мысли европейского средневековья — Школа. Главный авторитет здесь учитель. Первое требование дисциплина. Высшее достижение — техника духа.
Эта черта церковной культуры западной Европы была непоколебимой. Вместе с тем, сама по себе церковь никогда не правила безраздельно. Арабская цивилизация, негаснущие остатки античной, новая придворная культура, часто вызывающе независимая, и уже с XII в. новый город — всё это лишает почвы мыслительные конструкты якобы единой средневековой вселенной. Имеет смысл говорить о другом: в Средние века духовная школа удерживает культурную инициативу в пестром мире, утрачивая ее — но уже зато внезапно и бесповоротно — только в XIV в.
Единственная сквозная особенность всей средневековой философии — это признание необходимости Школы для человечества. Отсюда ее темы, структура, стиль, постоянная педагогическая направленность. В слове этой философии почти никогда — кроме ее непревзойденного начала у Августина — нет безотчетной свободы, оно никогда не бывает предоставлено вольному и непредсказуемому звучанию своих смыслов. Это — обучающее слово, звучащее в стенах школы. Оно несопоставимо с вольным словом улицы и площади и со словом безусловного искания, которое стало делом человечества после того, как оно перестало признавать ученичество своим пожизненным состоянием. В определенном аспекте средневековая культура может быть названа поэтому молчащей. Она сама это часто сознавала. Перед ее интерпретаторами встают тем самым особые задачи.
Разделение Средневековья на западное и восточное неоправданно. Восточные учители, особенно Дионисий Ареопагит, во все века чтились на Западе. Греческий Восток утрачивает философское значение как раз тогда, когда обособляется от Запада; и наоборот, всякое оживление философии на Востоке, например, в эпоху паламитских споров XIX в., связано с его обращением — не очень важно, заимствующим или критическим — к Западу. Судьба обоих была одной, только понимание ее — разным.
По сравнению со Школой и техникой духа как общей чертой средневековой мысли собственно христианская догматика, как это ни кажется на первый взгляд странным, вовсе не была ни всеопределяющим, ни даже весомым моментом в составе философии. Догматика c самого начала строилась в другом измерении, чем философская мысль, и не навязывала последней никаких решений, а парадоксально воплощала в форме рационально неприступных положений непостижимость последней истины. Кроме того, Августин, Боэций, влияние которого на средневековую школу трудно переоценить, а в ХII в. Шартрская школа легко давали догматике рационалистическую интерпретацию.
Средневековая философия во многих отношениях актуальна. Без фонда средневековой Школы не могут быть по-настоящему поняты Кант, Гегель, Хайдеггер, — хотя, конечно, они не могут быть поняты и без античности. Средневековая философия присутствует — как школа — в современной, потому что другой, кроме этой общеевропейской школы, которая продолжала и продолжает работать и утратив свое безраздельное господство, просто нет.
Подобно тому как средневековая Школа остается, скрытым образом, моментом изучаемой нами западной философии, она может и должна была бы быть школой и для нас, тем более полезной, что помогла бы вспомнить и о христианской школе Руси и России.
Важность обращения к средневековой философии следует и из того, что школа с ее дисциплиной и авторитетом, хотя и оттеснена повзрослевшей культурой на невидное место, тем не менее осталась, в том числе и для этой культуры, необходимостью.
Наконец, актуальность средневековой философии исходит также от ее непосредственной притягательности. Невозможно, едва соприкоснувшись с ней, не почувствовать расположение к добросовестной обстоятельности и прозрачной простоте этой мысли, в которой всегда живет забота учителя даже о самом медлительном ученике.
1989 г.