Язык так или иначе не сводится к подбору знаков для вещей. Он начинается с выбора говорить или не говорить. Выбор между молчанием и знаком раньше чем выбор между знаком и знаком. Слово может быть менее говорящим чем молчание и нуждается в обеспечении этим последним. Молчание необходимый фон слова. Человеческой речи в отличие от голосов животных могло не быть. Птица не может не петь в мае. Человек мог и не заговорить. Текст соткан утком слова по основе молчания.
 
 
ru | eng | de
[Письмо в редакцию «Вестника Московского университета»]
Не опубликовано. В настоящей публикации отчасти учтена более поздняя авторская правка. Примечания редакторские.
Уважаемая редакция «Вестника Московского университета»!

Ваша публикация «Обсуждение “Философского энциклопедического словаря”» (серия 7, 1985, № 1, с. 62–84) обращает на себя внимание грозной категоричностью суждений: «Совершенно неудовлетворительно… На ненаучном уровне… Любительские экзерсисы… Схематично, упрощенно и просто неверно…» Можно было бы подумать, что научная общественность подняла наконец свой голос против серости, пустоты, бездумности в потоке научной продукции. Сбивает с толку, что объект нападок — по общему признанию, полезная и интересная книга. Ее критики берут на себя сложную задачу, выступая в некотором смысле против очевидности. Казалось бы, тем безотказнее должны бить их аргументы. На деле выходит совсем другое.

Проф. В. Н. Кузнецов возмущен отсутствием определения «материалист» в статьях «Фалес», «Анаксимандр», «Анаксимен», «Гераклит».  [ 1 ]   Но ведь в отношении двоих из них в ФЭС нет даже определения «философ», и это В. Н. Кузнецова не беспокоит. Таков стиль Словаря: максимум специфической информации. Нет типовой характеристики «наивный и стихийный материалист»? Зато сказано: «Основоположник… философии… принимающей начала лишь в виде материи… Вода — основное, или исходное, вещество… Развил строго монистич. концепцию, согласно которой все вещи возникли из воздуха… Представление об А[наксимандре] как абстрактном метафизике, рассуждающем о принципе бытия, безусловно ошибочно… Исходит из… представления о… пространственно безграничном телесном континууме». Сам В. Н. Кузнецов признаёт (с. 64), что нужный вывод следует из этих данных однозначно.

В. Н. Кузнецов недоволен краткостью библиографий к вышеназванным персоналиям. Но надо было заранее читать Словарь со страстью непринятия (кстати, как-то так получилось, что «не вполне отвечающие задачам воспитания» статьи ФЭС оказались выделены еще до обсуждения, это ясно из второго абзаца на с. 62), чтобы не заметить, что ФЭС по отношению к «Философской энциклопедии» имеет во многом дополнительный характер.

Можно ли так противоречить себе, как это делает В. Н. Кузнецов, когда уличает «все» статьи ФЭС об античных материалистах в «замалчивании или… затушевывании атеистической направленности», — а следующей фразой говорит, что в этих статьях достаточно материала «о том, что эти мыслители подрывали мифологию, стремились искоренить страх перед богами» и т. д. Заметил ли В. Н. Кузнецов, что главная новизна почти всех античных персоналий ФЭС — раскрытие античной философии как начинающейся строгой науки?

Самые несдержанные нападки В. Н. Кузнецова, но совсем без конкретных замечаний, вызвали статьи «Патристика» и «Схоластика»  [ 2 ]   — отчеканенные справки, спорить с которыми захочет только человек, не дорожащий званием историка и философа.

«Проявления материализма в средневековой философии оказались скрытыми», кажется В. Н. Кузнецову. Может быть, для столь церковной культуры, чересчур открытыми? Читаем в ФЭС: «Гильом полагает в основе мировой природы… атомы» («Шартрская школа»); «Чистой “бытийной” форме соответствует неопределимая “первоначальная” материя» («Жильбер Порретанский»); «Материя… расслаивается на 4 элемента, которые дальше взаимно определяют друг друга; так, воздух раздается вширь, образуя небесную “твердь”» («Тьерри Шартрский»  [ 3 ]  ); «Первым в порядке творения были т. н. четыре со-вечных: материя, время, природа ангелов и небо эмпирея» («Альберт Великий»  [ 4 ]  ).

Приписывая ФЭС «тенденцию… вытеснения философии теологией», В. Н. Кузнецов иллюстрирует ее только одним примером: статьей «Николай Кузанский». Я с изумлением перечитал этот написанный мною текст, в одиночестве удостоившийся представлять тенденцию. «В осознании незнания свернуто понимание того, каким должно быть настоящее знание… Бог заранее уже есть всё, что только может быть…» Это — действительно «теология» в старом смысле учения о началах бытия (см. «Теологию Платона», «Первоосновы теологии» Прокла), но она не может вытеснить философию, потому что совпадает с ней.

Из статьи о Гёте  [ 5 ]  , по В. Н. Кузнецову, «испарился материалистический пантеизм». Читаем: «Мир рисовался Г[ёте] как совокупность живых форм, развивающихся на всех уровнях бытия». От предложенного В. Н. Кузнецовым штампа эта формулировка отличается только выгодным свойством конкретности. Читаем статью дальше: «Прафеномены»… Диалектика познания… Пластическая цельность явления… Идея, наделенная вещностью… Символ, вбирающий смысл бытия… Стиль как мера… Гёте и античность, и Кант, и Спиноза, и Гегель… В статье почти нет неспецифических формулировок, применимых к кому угодно; иначе говоря, ее небольшой объем по крайней мере плотно занят нелишним грузом. Даже если принять капризное мнение В. Н. Кузнецова, что в статье нет «почти никакого философского содержания», всё равно путь к его обогащению должен был бы идти только через бо льшую, а не меньшую конкретность.

Из всех замечаний В. Н. Кузнецова, сделанных почему-то от имени «советских ученых-философов», отсеивается по существу лишь отвлеченный призыв к повышению уровня энциклопедической работы. Такому скромному итогу мало соответствует нервическая стилистика («Совсем непонятно… Льет воду на мельницу… Серьезный пробел… Серьезная обеспокоенность…»), обидная для незаметных тружеников философского лексикона.

В выступлении доц. З. А. Тажуризиной тоже удивляет разрыв между тоном окрика и немногочисленностью деловых замечаний. «Объем ключевых статей атеистического раздела недопустимо мал», декретирует она; так, «Атеизм» занимает вдвое меньше места, чем «Христианство». Но эта разница, наблюдаемая во всех прошлых и новых советских энциклопедиях, отражает исторически сложившееся преобладание христианского материала над атеистическим в европейской культуре, к которой мы принадлежим и в которой христианство до последнего времени не было, вопреки З. А. Тажуризиной, «лишь одной из религий». Упрек З. А. Тажуризиной направлен не по адресу.

Пожелания З. А. Тажуризиной не намного конструктивнее. Можно вместе с ней сетовать, что в ФЭС не хватило места для Т. Мюнцера. Но, насколько можно понять З. А. Тажуризину, она сама сознаёт, что альтернативой было изъятие Лютера, Кальвина или Меланхтона, кодификатора лютеранства. Тогда было бы еще больше причин говорить об «искажении мирового историко-философского процесса». Можно вместе с З. А. Тажуризиной жалеть, что в ФЭС нет Лукиана, Годвина, К. Ламонта, Феодосия Косого, И. П. Огарева, Г. Лопатина. Но, чтобы не было «односторонности», надо отметить и отсутствие Иоанна Златоуста, Адама Смита, Т. С. Элиота, Максима Грека, Н. В. Гоголя, В. В. Розанова.

Конечно, нереалистический характер рекомендаций вполне извиним. Полезно напоминание З. А. Тажуризиной о философской вере у Юма. Но нетерпим и оскорбителен внезапный переход от немногих, на поверку, пожеланий к свирепому суду: «Просчеты… в идейном содержании… Дефицит информации… Непомерное расширение сферы религиозной терминологии…» Нужно собрать в себе много ожесточенного упрямства, фанатически закрыть глаза, чтобы подобно З. А. Тажуризиной сказать о статье «Христианство»  [ 6 ]  , что «научный анализ социальных предпосылок и идейных истоков христианства… здесь отсутствует». О «расширении сферы религиозной терминологии» в ФЭС не может быть речи, раз сама З. А. Тажуризина отмечает отсутствие даже «Троицы», «Богочеловека», «Воплощения», «Монотеизма», «Арианства». О «дефиците информации» сказано, как нам кажется, не от чистого сердца: информативности в статьях ФЭС для З. А. Тажуризиной даже слишком много, если судить по ее недовольству лишними сведениями в виртуозной, за счет телеграфного стиля, персоналии «С. Булгаков». Пугает скачок от подозрения к осуждению, с каким З. А. Тажуризина толкует неупоминание некоторых работ классиков марксизма в кратких библиографиях как их «непризнание или незнание».

Проф. В. В. Соколов, в изложении В. Н. Кузнецова и З. А. Тажуризиной, говорит две взаимно исключающие вещи: 1) «Вполне оправданно… привлечение филологов к авторству в ФЭС… Статьи, написанные ими, стали более информативными». 2) «Следовало бы ограничить роль филологов конкретно-текстологическими вопросами». По какому-то недосмотру В. В. Соколов уверяет, что «совершенно обойден» вопрос об отношении Паскаля к науке в персоналии, которая начинается словами: «После чрезвычайно плодотворной деятельности в области точных наук разочаровался в них и обратился к религ. проблемам и филос. антропологии»; а дальше в этой крошечной (полстолбца) статье еще говорится: «Пройдя через опыт механистич. рационализма 17 в., со всей остротой поставил вопрос о границах научности… [избегал] синтеза христианства с космологией».

Проф. Б. В. Мееровский, начиная характерным образом с вывода («идеалистическому направлению… уделено… больше внимания… нежели материалистическому»), подкрепляет его тем доводом, что Платону ФЭС дает больше места, чем Эпикуру. Но иначе быть не могло из-за разного объема их философской продукции. Что делать, если от Платона остался десяток томов, а от Эпикура — три письма? Б. В. Мееровский возмущен тем, что не находит в ФЭС характеристики Платона как идеалиста. Но читаем эту персоналию  [ 7 ]  : «Учение о вечных идеях-парадигмах… Истинной земле — образцу — противопоставлена здешняя земля — подобие… Только ум… направлен на бытие… Материя по сравнению с идеей представляет низшую ступень бытия…» Не веришь своим глазам, но факт: Б. В. Мееровский обвинет автора статьи «Платон» в двух диаметрально противоположных вещах: 1) он «оспарива[ет] выработанную историко-философской наукой точку зрения на философию Платона»; 2) он видит свою задачу «просто в изложении», платоновское учение «подвергается [у него] только текстологическому анализу».

Огорчительное противоречие между заботой проф. Ф. Х. Кессиди об уровне научности и скандальным тоном позорящих обвинений, какого у настоящих ученых не бывает: «Консультант… пригласил своих коллег-филологов… На любительском уровне… Любительские экзерсисы, изобилующие ошибками…» Он свысока забраковывает статью о Гераклите: «На ненаучном уровне… Даты рождения и смерти… указаны неверно, не соответствуют научным данным». Автор, вложивший многолетний труд в полтора столбца своей статьи, вместо пометки «г. смерти неизв.», стоявшей против имени Гераклита в «Философской энциклопедии», на основании каки-то своих подсчетов попробовал уточнить: «ок. 460 до н. э.». Разные издания говорят тут: «ок. 483 до н. э.», «ок. 480 до н. э.», «после до н. э.». Особого преступления против научности в ФЭС нет. Предложенная дата рождения Гераклита «ок. 520 до н. э.» непривычна, но и тут нет вопиющего отступления от «научных данных», поскольку некоторые исследователи вообще воздерживаются от датировки. В такой ситуации категоричность Ф. Х. Кессиди, вместо того чтобы внушать почтение, расхолаживает, соблазняя и к другим его тезисам подходит с проверкой. Например, так ли уж «несостоятельна трактовка гераклитовского логоса как мудрости», если сам Ф. Х. Кессиди говорит, что логос есть «прежде всего закономерность», значит — не только закономерность.

Выступление И. А. Крывелева, как оно изложено В. Н. Кузнецовым и З. А. Тажуризиной, посвящено, за единственным исключением, перечню того, чего И. А. Крывелев не нашел, а лектор-атеист — не найдет в ФЭС. О содержании статей говорится только вообще: «Написано с ненаучных позиций… Игнорируются важнейшие положения… Освещается… некритично… Неверное освещение… Стать[и] нефилософские». Нагнетая эти тревожные оценки, проф. И. А. Крывелев поднимается интерес к тому единственному месту своего выступления, где он решается конкретно высказаться, назвав одну формулировку ФЭС неправильной. Она в конце статьи «Буддизм»: «Б[уддизм]… глубоко асоциален по своей природе». Ответственность, ложащаяся на эту фразу, заставляет перечитать включающий ее абзац: «Б[уддизм]… вызвал значит. демократич. резонанс… оказался в оппозиции к… кастовому строю… Однако… Б[уддизм] рассматривает все связи, в т. ч. и социальные, как зло и глубоко асоциален по своей природе. Идеал абс. отрешенности от окружающего приводит… к устранению от совершенствования этого окружающего». Ясно, что ФЭС имеет в виду не отсутствие у буддизма социальной природы, а его социальный эскапизм. Формулировка ФЭС оказывается не такой уже неточной, а вся критика И. А. Крывелева — отвлеченной от реальности.

Малая доказательность вредит многим другим частям публикации В. Н. Кузнецова и З. А. Тажуризиной. На с. 79 отрицается возможность, в процессе идеализации, наделить понятие признаками, отсутствующими у реального прообраза этого понятия, потому что тогда якобы «в идеализацию включаются признаки, не существующие в действительности». Это абсурд. Разве невозможна комбинация признаков, взятых от разных прообразов? На с. 76 ФЭС укоряют за трактовку интенциональности у Гуссерля  [ 8 ]   как «моста» между субъектом и объектом; на с. 80 ставят на вид, наоборот, непонимание того, что главное в интенциональности — это «конструирование реальности», т. е. как раз переход от сознания к объекту. На с. 65 показан образец стиля, похоже, рекомендуемого издательству «Энциклопедия»: «Отсутствие выявления атеистической сущности мировоззрения античных материалистов при одновременном подчеркивании допущения ими существования богов…»

Многоуважаемая редакция «Вестника»! Даже несправедливая критика, как она ни обидна, служит пользе дела. ФЭС — не заурядное издание, поэтому естественно, что о нем говорят много и по-разному. Беда публикации В. Н. Кузнецова и З. А. Тажуризиной в другом: призывая повысить научный уровень философской энциклопедической деятельности (и издательство «Энциклопедия» обязано откликнуться на их призыв), эти авторы вводят в обиход такую меру нетребовательности к себе, к своей логике, к своему языку, какой никому не пожелаешь.

К. ф. н.

/В. Бибихин/

26.4.1985
Сноски
Copyright © Bibikhin Все права защищены
Наверх
array(2) {
  ["ruID"]=>
  int(1)
  ["img_load"]=>
  string(0) ""
}