Впервые публикуемый рассказ, написанный в интимном русском стиле, был леоновской художественной разведкой родного мира. Место действия нескончаемый бор. В самом начале повествования 26 человек (больше чем блоковских 12) хорошо опознаваемой лихой вольницы с кистенями и ножами меняют жизнь на покаянную вслед за своим главарем. Он неизгладимо смущен нелюбностью во взгляде новгородского святого Нифонта с образка, расколотого в очередном убийстве его ножом. Удалое взрезание чужой плоти велось, как это ни странно сказать, с тайного попущения святого. Теперь он недоволен и грозит снять свое покровительство. Повинуясь его властной воле, вчерашние убийцы все уходят в молитвенное подвижничество.

Не изменилась, оставшись той же самой после переворота, опора не на закон, а на благодать. Как в разбое мужики надеялись только на силу рук, так после трех ночей злой ломки самовольные монахи полагаются только на силу духа. Как пьяной вольнице от мира были нужны только деньги, так теперь новым молитвенникам требуется только рукоположенный священник. Пусть он будет гадкий пьянец, ватага затащит его в райские врата, лишь бы он дал им то единственное, чего мужики от себя не могут. Как и раньше, их пуповина бор, темная непроходная дебрь. Там загрохотали разом топоры, и в конце второй недели болото расцвело храмом.

Мужики по-прежнему остались и грозой бора, только уже не для проезжих купцов, а для племени нечистых. Но тут они встретили впервые отпор. Сопротивление молитве оказалось не в пример яростнее, чем любое сопротивление тела ножу. Перешедшие от зла к добру замахнулись не на видимого, а на истинного властителя мира. Он требует от них уступить соблазнам плоти и сослужить хозяину плоти. Разбойная вольница не примет соглашения.

Леоновские картины бесовского искуса открывают власть беса над телом. Упоение радостного труда не преграда нечистому, он скрючит и здоровое тело, разогретое работой. Молодой Леонов чувствует удушающую ярость зверя, жар гнева, растущий в меру человеческого отпора. Злая мощь мстит духу. Она пугает его своей неограниченной властью над телом. Частные победы молитвенников, ожесточая врага человечества, вызывают его на применение своего последнего оружия, смерти. Он бережет его напоследок для несгибаемых, предпочитая сводить с ума слабых. Искуситель заставляет молиться ложному Иисусу, ликовать в обманном спасении, обнять беса вместо странника. Добро может обернуться злом, икона гнездом для нечистых. Художество для молодого Леонова тоже перевертыш, проницаемый для зла.

Молодой Леонов видит, что только перестав надеяться на ненадежное, на пределе подвига человек пересилит безумие и удостоится светлой смерти. Он должен выколоть свой глаз, если глаз соблазняет его. Письмо Леонова достигает здесь осязаемости. Цветистость перестает быть стилем, становится криком страсти и отчаяния. Он ищет органами своего искусства выход и находит один: упорством приблизить последнее испытание, пока еще не утекли силы, и выдержать смерть. Расставаясь в мировом пожаре с взором, голосом, разумом, телом, но не с собой, дух навсегда очистится от геенского огня.

Дальше глаз не достигает. Нарисовать спасшихся в райском саде под золотыми деревьями среди райских же птиц в ноябрьском 1921 года варианте окончания было хуже по слащавости картины, чем упереться взором в черную золу в декабрьском того же года варианте.

Пророчествовал молодой поэт. Его слово звучало с решающей силой. Он связывал себя им на всю свою оставшуюся долгую жизнь.