Язык так или иначе не сводится к подбору знаков для вещей. Он начинается с выбора говорить или не говорить. Выбор между молчанием и знаком раньше чем выбор между знаком и знаком. Слово может быть менее говорящим чем молчание и нуждается в обеспечении этим последним. Молчание необходимый фон слова. Человеческой речи в отличие от голосов животных могло не быть. Птица не может не петь в мае. Человек мог и не заговорить. Текст соткан утком слова по основе молчания.
Симпатия (Мишель Фуко)
Архивный вариант отдельного «сюжета» в рамках статьи «Культура Ренессанса», подготовленной для издания: Энциклопедия для детей. Культуры мира. Том 21. Общество, ч. 2., М.: Аванта+, 2004, с. 505.
Симпатия, букв. сопереживание или сострадание, по Аристотелю, естественно возникает у слушателей в театре или при пении рапсода (Политика VIII 5, 1340 а 13; Проблемы XIV 40, 921 а 36). И шире: душа и тело «симпатичны» между собой, т. е. они заражают друг друга своими состояниями, хотя и существуют отдельно друг от друга (Физиогномика 4, 808 b 19).
Эта древняя симпатия в виде бледного отражения еще сохранилась в современных терминах симпатические чернила, письмо которыми невидимо и проступает только откликаясь на реактивы, и симпатическая нервная система. Но мысль о том, что живые и неживые существа прямо и непосредственно, минуя сознание, откликаются на состояния друг друга, далека от современного ума.
Между тем еще не так давно, в эпоху Ренессанса, вплоть до начала XVII века уподобление всего всему было основой всей системы знания в культуре Запада. Об этом писал в книге «Слова и вещи» французский философ Мишель Фуко [ 1 ] . Ренессансный ум ощущал Землю повторением неба, человеческие судьбы вычитывал из движения светил. В растениях ренессансные ботаники — а изучением трав занимались тогда не только врачи, как Парацельс, но и философы, как Николай Кузанский, и художники, как Сандро Боттичелли, — отыскивали свойства, отвечающие натуре человека.
Тогдашняя наука строилась на понятиях сродства вещей. Дружба, согласие, супружество элементов природы, мир, равенство, сходство, союз между ними были привычными понятиями. Растения в понимании ренессансных мыслителей общались с животными, земля с морем, люди — со всем, что их окружало. Мир был всеобщим соответствием. Считалось, что в водах столько же рыб, сколько на земле животных; что на земле столько же существ, сколько в небе небесных тел, причем между теми и другими существует таинственная взаимозависимость. Вселенная виделась связной цепью вещей, каждое звено которой было в родстве с другими независимо от их близости.
Сходство подкреплялось естественным подражанием одних вещей другим. Например, человеческий ум стремится в меру сил отражать божественную мудрость. Два глаза своим слабым внутренним светом стараются подражать сиянию двух главных небесных светил, Солнца и Луны. Губы, когда они целуют или шепчут слова любви, как могут подражают богине любви Венере; нос хочет быть похож на скипетр Юпитера. Человек, встав во весь рост, подражает высокому небу; кровь обращается по его телу так же, как звезды ходят кругами по небу; семь отверстий на его лице — повторение семи планет на небе. Плоть человеческая подобна почве, его кости скалам, его вены большим рекам. Его мочевой пузырь — повторение моря, а семь главных членов его тела — это семь главных металлов. Поэтому человеческое тело является как бы малым атласом Вселенной.
Перекличка вещей подкрепляется симпатией. Взаимное сопереживание способно мгновенно как молния сблизить между собой далекие вещи. Симпатия притягивает тяжелые вещи к земной массе, а легким вещам позволяет подняться к невесомому эфиру. Благодаря симпатии корни растений тянутся к влаге, а цветок подсолнечника поворачивается к свету. Симпатия не ограничивается сближением вещей; она внутренне преобразует их. Например, огонь костра, поднимаясь вверх, заражается свойствами воздуха, теряет свой жар и впитывает влагу рассеянного в воздухе тумана.
Сила всеобщей симпатии такова, что расплавила бы вещи в однородную массу, если бы тому не был поставлен предел антипатией. Антипатия поддерживает обособление вещей, мешает их слиянию. Олива и виноград ненавидят капусту, огурец бежит от оливы. Лучи симпатии и антипатии перекрещиваются, сталкиваются, но никогда не иссякнут и не перестанут придавать миру определенность.
Самотождественность вещей создана их балансированием между симпатией и антипатией. Огонь, жаркий и сухой, антипатичен воде. Горячий влажный воздух находится в антипатии к холодной и сухой земле. Однако их антипатия погашена симпатией. Между огнем и водой разместился воздух, между землей и воздухом вода — посредники, смягчающие вражду симпатией. Влажность воды согревается жаром воздуха и усмиряет холодную сухость земли.
Весь объем мира скреплен и удержан силами симпатии и антипатии, которые беспрестанно сближают вещи и расподобляют их. Благодаря общей гармонии вещи остаются тем, что они есть, мир — тожественным самому себе [ 2 ] .
Такое ощущение мира было «основоположным кодом», «упорядочивающим принципом», или, как говорит Мишель Фуко, используя древнегреческое слово, «эпистемой» всей ренессансной культуры.
Эта древняя симпатия в виде бледного отражения еще сохранилась в современных терминах симпатические чернила, письмо которыми невидимо и проступает только откликаясь на реактивы, и симпатическая нервная система. Но мысль о том, что живые и неживые существа прямо и непосредственно, минуя сознание, откликаются на состояния друг друга, далека от современного ума.
Между тем еще не так давно, в эпоху Ренессанса, вплоть до начала XVII века уподобление всего всему было основой всей системы знания в культуре Запада. Об этом писал в книге «Слова и вещи» французский философ Мишель Фуко [ 1 ] . Ренессансный ум ощущал Землю повторением неба, человеческие судьбы вычитывал из движения светил. В растениях ренессансные ботаники — а изучением трав занимались тогда не только врачи, как Парацельс, но и философы, как Николай Кузанский, и художники, как Сандро Боттичелли, — отыскивали свойства, отвечающие натуре человека.
Тогдашняя наука строилась на понятиях сродства вещей. Дружба, согласие, супружество элементов природы, мир, равенство, сходство, союз между ними были привычными понятиями. Растения в понимании ренессансных мыслителей общались с животными, земля с морем, люди — со всем, что их окружало. Мир был всеобщим соответствием. Считалось, что в водах столько же рыб, сколько на земле животных; что на земле столько же существ, сколько в небе небесных тел, причем между теми и другими существует таинственная взаимозависимость. Вселенная виделась связной цепью вещей, каждое звено которой было в родстве с другими независимо от их близости.
Сходство подкреплялось естественным подражанием одних вещей другим. Например, человеческий ум стремится в меру сил отражать божественную мудрость. Два глаза своим слабым внутренним светом стараются подражать сиянию двух главных небесных светил, Солнца и Луны. Губы, когда они целуют или шепчут слова любви, как могут подражают богине любви Венере; нос хочет быть похож на скипетр Юпитера. Человек, встав во весь рост, подражает высокому небу; кровь обращается по его телу так же, как звезды ходят кругами по небу; семь отверстий на его лице — повторение семи планет на небе. Плоть человеческая подобна почве, его кости скалам, его вены большим рекам. Его мочевой пузырь — повторение моря, а семь главных членов его тела — это семь главных металлов. Поэтому человеческое тело является как бы малым атласом Вселенной.
Перекличка вещей подкрепляется симпатией. Взаимное сопереживание способно мгновенно как молния сблизить между собой далекие вещи. Симпатия притягивает тяжелые вещи к земной массе, а легким вещам позволяет подняться к невесомому эфиру. Благодаря симпатии корни растений тянутся к влаге, а цветок подсолнечника поворачивается к свету. Симпатия не ограничивается сближением вещей; она внутренне преобразует их. Например, огонь костра, поднимаясь вверх, заражается свойствами воздуха, теряет свой жар и впитывает влагу рассеянного в воздухе тумана.
Сила всеобщей симпатии такова, что расплавила бы вещи в однородную массу, если бы тому не был поставлен предел антипатией. Антипатия поддерживает обособление вещей, мешает их слиянию. Олива и виноград ненавидят капусту, огурец бежит от оливы. Лучи симпатии и антипатии перекрещиваются, сталкиваются, но никогда не иссякнут и не перестанут придавать миру определенность.
Самотождественность вещей создана их балансированием между симпатией и антипатией. Огонь, жаркий и сухой, антипатичен воде. Горячий влажный воздух находится в антипатии к холодной и сухой земле. Однако их антипатия погашена симпатией. Между огнем и водой разместился воздух, между землей и воздухом вода — посредники, смягчающие вражду симпатией. Влажность воды согревается жаром воздуха и усмиряет холодную сухость земли.
Весь объем мира скреплен и удержан силами симпатии и антипатии, которые беспрестанно сближают вещи и расподобляют их. Благодаря общей гармонии вещи остаются тем, что они есть, мир — тожественным самому себе [ 2 ] .
Такое ощущение мира было «основоположным кодом», «упорядочивающим принципом», или, как говорит Мишель Фуко, используя древнегреческое слово, «эпистемой» всей ренессансной культуры.
Сноски