I


1. Сообщение о свирепых деяниях, совершенных недавно в Константинополе правителем турок, зажгло ревностью Божией некоего мужа, когда-то посещавшего те места, и он в долгом стенании молил Творца всего утишить своей милостью преследования, сверх обычного свирепствующие из-за различия религиозных обрядов. Случилось так, что спустя несколько дней, возможно через продолжительную неотступную медитацию, этому ревностному христианину предстало некое видение, из которого следовало, что несколько мудрых мужей, изобильных опытом всех тех различий, какие наблюдаются в религиях земного круга, способны отыскать способ некоего единого соглашения и так удобным и правым путем учредить в религии вечный мир. Поэтому он подробно, насколько сохранила память, записал свое видение, чтобы оно когда-нибудь дошло до сведения тех, кто предводительствует в главных религиях.

2. Итак, он был восхищен на некую умопостигаемую высоту, где как бы среди мужей, отрешившихся от земной жизни, шел разбор названного дела в Совете всевышних сил под председательством Всемогущего, следующим образом. Царь неба и земли изрек, что печальные вестники донесли до него из области земного мира стоны угнетенных: по причине религии многие взаимно подняли друг на друга оружие и либо силой понуждают людей к отречению от давних обычаев и убеждений, либо причиняют им смерть. Были там и принесшие эти жалобы со всей земли, и Царь среди полного собора святых повелел им выступить вперед. Казалось бы, все они были известны небожителям, ибо от начала самим Царем вселенной были поставлены над отдельными областями мира и вероисповеданиями; видом своим они походили не на смертных, а на умные силы.

3. От лица всех посланцев один из предводителей произнес такие слова; «Господи, Царь вселенной, что из всего, чем владеет тварь, дано ей не тобою? Ты соблаговолил вдохнуть разумный дух в человеческое тело, слепленное из земной глины, и в нём воссиял образ Твоего несказанного достоинства. От единого человека размножился многий народ, занимающий поверхность суши. И хотя умный дух, посеянный на земле, будучи поглощен мраком, не видит Свет, место своего истока, однако Ты сотворил вместе с ним всё то, посредством чего, разбуженный удивлением перед чувственно постигаемыми им вещами, он смог бы со временем к Тебе, Творцу всего, возвысить око ума и с Тобой соединиться в высшей любви, чтобы так вернуться потом в место своего начала с добрым плодом.

4. Но Ты знал, Господи, что среди великого множества не может не быть многого различия и что почти все люди принуждены вести жизнь трудную, полную бедствий и нищеты, сгибаясь в рабском подчинении у царей и властителей. Из-за этого получается, что немногие из общего числа имеют достаточно досуга, чтобы, пользуясь собственной свободой суждения, достичь знания самих себя. Множество телесных забот и служб отвлекает их, так что Тебя, Бога сокровенного, искать они не в силах. Поэтому Ты поставил над народом Твоим разных правителей и провидцев, именуемых пророками; из них многие, исполняя долг Твоих посланцев, учредили именем Твоим обряды и законы и наставили в них грубый народ. Законы эти люди приняли так, словно Ты Сам, Царь царей, говорил с ними лицом к лицу; уверовали, что не пророков, но Тебя в них слышали. Разным народам, однако, Ты послал разных пророков и учителей, и одних — в одно, других — в другое время. А земное (человеческое) состояние таково, что давнюю привычку, превращающуюся, как говорят, в натуру, люди защищают, словно саму истину. Так возникают немалые разногласия, когда всякая община предпочитает свою веру чужой.

5. Так помоги Ты, Кто один можешь. Ведь Тебя ради, Единственного почитаемого во всём том, что все кажутся чтущими, разгорается это ревнование. Во всём том, к чему каждый явно стремится, никто не стремится ни к чему, кроме Блага, которое есть Ты; и никого другого не ищет ни одно разумное искание, кроме Истины, которая есть Ты, к чему стремится живущий, если не к жизни? К чему — существующий, если не к бытию? Поэтому Ты, даритель жизни и бытия, и есть Тот, к Кому, несомненно, по-разному стремятся различные веры и Кого именуют всевозможными именами: ибо таков, каков есть, Ты для всех остаешься неведомым и несказанным. В самом деле, будучи бесконечной силой (virtus), Ты не есть ничто из сотворенного Тобой; и не в силах тварь обнять понятие Твоей бесконечности, потому что между конечным и бесконечным никакой соизмеримости нет  [ 1 ]  . Но Ты, Бог всемогущий, можешь Себя, никакому уму невидимого, кому хочешь явить зримо, насколько тебя можно вместить. Так не таись же более, Господи; будь милосерден, яви Свое лицо, и будут спасены все народы, которые не хотят уже отдаляться от источника жизни, как ни мало удалось им вкусить его сладости. Ибо от Тебя не отпадают, разве что не знают Тебя.

6. Если соблаговолишь сделать так, прекратится резня и черная ненависть и всякое зло; и узнают все, что одна единая религия существует в разнообразии обрядов. И если это различие обрядов отменить, пожалуй, невозможно или неполезно, так что пусть разнообразие служит возрастанию благочестия, когда всякая область своим обычаем служения, как бы более Тебе угодным, будет воздавать Тебе, Царю, более ревностные почести, то по крайней мере как Ты един, так будут едины религия и вероисповедание. Смилуйся же, Господи, ибо гнев Твой есть милость, правосудие — сострадание; пощади немощное Твое создание. Так мы, Твои доверенные, которым Ты позволил быть стражами Твоему народу и которых здесь видишь, просительно молим Твое величие всеми возможными для нас способами моления».


II


7. Когда при этом молении архангела все небожители одинаково преклонились перед Всевышним Царем, Восседавший на троне сказал, что предоставил человека его свободной воле, ибо сотворил его в этой свободе воли способным к соцарствию с Собой. Но поскольку животный и земной содержится князем мрака в незнании, поступая применительно к условиям чувственной жизни, которая от мира князя тьмы, а не по внутреннему умному человеку, жизнь которого — от области его истока, то, сказал Царь, Он с великой заботой и тщанием через разнообразных пророков, которые в сравнении с прочими умели видеть, призывал отклонившегося человека. Наконец, когда даже все эти пророки не смогли достаточным образом одолеть князя тьмы, Он послал Слово Свое, коим и веки сотворил. Оно облеклось в человечество, чтобы по крайней мере так просветить человека, следующего своей вполне свободной воле, и он увидел бы, что надлежит поступать не по внешнему, а по внутреннему человеку, если он надеется вернуться когда-то к наслаждению бессмертной жизнью. Поскольку же Слово Его облеклось в смертного человека, Оно и кровию Своей засвидетельствовало ту истину, что человек способен к жизни вечной, ради достижения которой животную и чувственную жизнь должно почитать ни во что, и что вечная жизнь и есть не что иное, как высшее желание внутреннего человека, т. е. истина, к которой единственно стремится и которою, вечной, вечно питается ум. Эта питающая ум истина и есть само Слово, в котором собрано (complicantur) всё, через которое всё развертывается (explicantur) и которое облеклось в человеческую природу, чтобы всякий человек не сомневался в возможности по выбору свободной воли в своей человеческой природе, в том Человеке, который есть и Слово, стяжать бессмертную пищу истины. «А коль скоро всё это совершено, — добавил Он, — что еще могло бы быть сделано, но не сделано?»


III


8. На этот вопрос Царя царей Слово, ставшее плотью, главенствуя над всеми небожителями, ответило от имени всех:

«Отец милосердия, хотя деяния Твои совершенны и для их полноты не остается ничего добавить, однако, поскольку Ты искони положил человеку пребывать в свободе воли, а в чувственном мире ничто не пребывает постоянным и мнения и текучие предположения изменяются со временем, равно как языки и истолкования, то человеческая природа нуждается в частом посещении, чтобы заблуждения, которых больше всего вокруг Твоего Слова, искоренялись, и непрестанно воссияла истина. Коль скоро истина едина и свободный ум не может не понять ее, всё разнообразие религий будет приведено тогда к единой истинной вере».

9. Царь согласился и, призвав ангелов, предводительствующих в каждом народе и языке, предписал каждому из них привести к Слову, сделавшемуся плотью, по одному опытнейшему мужу. И как только они, мудрейшие мужи сего мира, как бы восхищенные в исступлении, явились перед лицом Слова, Слово Божие обратилось к ним так:

«Услышал Владыка, Царь неба и земли, стенания убиваемых и заковываемых в кандалы и уводимых в рабство, страдающих из-за различия религий. И поскольку все, и творящие, и претерпевающие это гонение, движимы не чем иным, как уверенностью, что таким путем они помогают спасению и ублаготворяют своего создателя, то Господь сжалился над народом и пожелал, чтобы все религиозные различия по общему соизволению всех людей были согласно сведены к одной религии, в дальнейшем нерушимой. Этот труд Он поручил вам, избранным мужам, дав вам в помощь из Своей свиты служебных ангельских духов, которые будут вас хранить и направлять, и назначив для него удобнейшее место святой Иерусалим»  [ 2 ]  .


IV


10. На это один, старейший из всех и по виду Грек, поклонившись, отвечал:
«Возносим хвалу нашему Богу, чье милосердие во всех делах Его; Кто один может сделать, чтобы столь великое различие религий пришло к единому согласию; и Чьему предписанию мы, его создание (factura), не можем не повиноваться. Но просим теперь наставить нас, каким способом это единство религии может быть нами введено. Ведь чтобы народ принял иную веру, чем та, за которую он до сих пор даже проливал кровь, едва ли достанет наших увещеваний».

Ответствовало Слово: Вы увидите, что во всех религиях предполагается (praesupponi)  [ 3 ]   не иная, но одна и та же единая вера. Ведь вы, стоящие здесь, среди сотоварищей по вашему языку зоветесь мудрецами или по крайней мере философами, т. е. любящими премудрость.

«Так», — сказал Грек.

«Если же вы все любите премудрость, не предполагается ли вами, что премудрость существует?»

Все сообща воскликнули, что никто не сомневается в ее существовании.

11. Слово продолжало: Премудрость может быть лишь одна. Ведь если бы оказалось возможным существование многих премудростей, они обязательно происходили бы из одной, ибо единство прежде всякого множества.

Грек: Никто из нас не сомневается в том, что существует единая премудрость, которую мы все любим, ради которой именуемся философами и благодаря причастности которой многие считаются мудрецами, хотя сама премудрость пребывает в себе простою и неделимой.

Слово: Итак, вы все сходитесь в том, что существует единая премудрость, сила которой неизъяснима. И при развертывании ее силы каждый познаёт на опыте действие этой невыразимой и бесконечной силы. Например, когда зрение, обращаясь к тому, что видимо, замечает, что видение чего бы то ни было происходит от силы премудрости  [ 4 ]  , — и так же о слухе и прочих чувственных восприятиях, — оно подтверждает, что невидимая премудрость превосходит и опережает всё.

12. Грек: И, предаваясь этому занятию философией, мы начинаем любить сладость премудрости не иным путем, как предвкушая ее в нашем удивлении перед вещами, подлежащими чувствам. Кто не положит жизнь, чтобы приобрести эту премудрость, из которой лучится вся красота, вся сладость жизни и всё желанное? И какая сила премудрости светится в человеческом устройстве, в членах, порядке членов, одушевляющей их жизни, гармонии органов, движении, а затем и в разумном духе, который способен к чудному искусничеству и есть как бы напечатление премудрости; в нём ярче всего, словно в похожем изображении, сияет вечная премудрость, как истина в близком подобии. Но что всего удивительнее, это свечение премудрости разгорается при пылком обращении души всё больше и больше, пока живое ее отражение, оставляя омраченность отображения, постепенно не делается более истинным и сообразным истинной премудрости, хотя сама абсолютная премудрость как она есть никогда не достижима в ином, так что вечная неисчерпаемая премудрость оказывается постоянным и неиссякаемым умным питанием.

Слово: Вы идете правым путем к намеченной нами цели. Итак, всеми вами, хотя вы и зоветесь принадлежащими к разным религиям, при всём их разнообразии предполагается нечто единое, что вы называете премудростью. Скажите только, не обнимает ли единая премудрость всё, что может быть сказано?


V


13. Отвечал Италиец: Поистине, нет слова вне премудрости. Слово премудрого Владыки в премудрости, и премудрость в слове, и нет ничего вне ее; премудрость охватывает всю бесконечность.

Слово: Так если кто-то скажет, что всё премудростью сотворено, а другой — что всё сотворено Словом, скажут ли они одно и то же или разное  [ 5 ]  ?

Италиец: Хотя выражение здесь предстает различным, однако по смыслу это одно и то же. Ведь Слово Творца, в Котором Он всё сотворил, не может быть не чем иным, как Его премудростью.

14. Слово: А как вам кажется: эта премудрость есть Бог или тварь?

Италиец: Поскольку творец Бог творит всё премудростью, Он необходимо есть Премудрость сотворенной премудрости. Ведь прежде всякого творения та Премудрость, благодаря которой всё сотворенное есть то, что оно есть.

Слово: Стало быть, премудрость вечна, ибо она прежде всего начавшегося и сотворенного.

Италиец: Никто не может отрицать вечность того, что мыслится предшествующим всему, имеющему начало.

Слово: Итак, премудрость есть начало.

Италиец: Так.

Слово: Значит, она — нечто простейшее. Ведь всё сложное имеет начало, потому что сложившееся не может быть прежде слагающих частей.

Италиец: Согласен.

15. Слово: Так что премудрость есть вечность.

Италиец: Иначе и не может быть.

Слово: Опять же невозможно существование многих вечностей, ибо всякому множеству предшествует единство.

Италиец: И с этим никто не станет спорить.

Слово: Итак, Премудрость есть Бог единый, простой, вечный, начало всего.

Италиец: Необходимо так.

Слово: И значит вы, философы разных учений, согласны в почитании единого Бога, коего предполагаете уже тем самым, что признаёте себя любящими премудрость.


VI


16. Здесь, поднявшись, откликнулся Араб: «Нельзя сказать яснее и истиннее».

Слово: Теперь, исповедуя абсолютную Премудрость уже тем, что вы — любомудры, не полагаете ли вы, что премудрость любят и все вообще люди, поскольку живут разумом?

Араб: Полагаю, что поистине все люди от природы стремятся к премудрости; ведь премудрость есть жизнь ума, который не может поддержать свою жизнь иною пищей, чем истиной и словом жизни, своим умным хлебом, который и есть премудрость. Как всё существующее стремится ко всему тому, без чего не может существовать, так умная жизнь — стремится к премудрости.

Слово: Следовательно, вместе с вами все люди исповедуют единую совершенную Премудрость, существование которой предполагают  [ 6 ]  . А эта Премудрость есть единый Бог.

Араб: Это так, и ни один разумный человек не в силах представить дело иначе.

Слово. Стало быть, едино богопочитание и едина религия всех живущих разумом существ, предполагающаяся во всём разнообразии обрядов.

17. Араб: Ты есть Премудрость, ибо Ты Слово Бога. Скажи, как почитатели многобожия сойдутся с философами на том, что Бог един? Ибо философы во все времена твердо стояли на том, что невозможно быть многим богам, над которыми не было бы единого превознесшегося над ними Бога, единственного начала, от которого прочие имеют всё, что имеют, и которое много превосходнее, чем единица, начало числа.

Слово: Все люди, когда-либо чтившие многих богов, предполагают существование божественности. Они поклоняются ей во всех своих богах как причастных одной и той же божественности. Ведь как без существования белизны нет белых вещей, так без существования божественности нет богов. Почитание богов есть таким образом признание божественности. И кто утверждает многих богов, тот заранее утверждает единое начало всех их, как тот, кто признает многих святых, допускает единого Святого святых, по причастности которому святы все прочие. Никогда ни один народ не был настолько туп, чтобы верить во многих богов, из которых каждый был бы первопричиной, началом и творцом вселенной  [ 7 ]  .

Араб: Так полагаю. Существование многих первых начал самопротиворечиво. Поскольку начало не может начаться, — ибо тогда оно начиналось бы само от себя и было бы прежде, чем ему быть, а это нелепо, — то начало вечно. Но невозможно, чтобы вечных вещей было много, ибо единство прежде множества, и начало и причина вселенной таким образом оказывается единым. Оттого до сих пор и не было ни единого народа, который отклонился бы здесь от пути истины.

18. Слово: Поэтому если все почитатели многобожия обратятся к тому, что предполагается их почитанием, а именно к божественности, основе всех богов, и, как велит сам рассудок, возвысят ее в предмет явного почитания, как неявно (implicite) они уже почитают ее во всех тех, кого называют богами, то спор разрешится.

Араб: Это, пожалуй, окажется и не трудным; но тяжело будет отменить поклонение богам. Ведь народ уверен, что таким поклонением снискивает себе милости, потому тяготеет к своим богам ради собственного спасения.

Слово: Если и о спасении тоже научить (informaretur) народ вышесказанным способом, он будет искать спасения в Подателе бытия, Который Сам есть Cпаситель и бесконечное спасение, а не в богах, не имеющих от себя ничего, кроме дарованного им Спасителем. Впрочем, если народ, единодушно считая богов святыми, прожившими богоподобную жизнь, прибегает к ним как к общепризнанным заступникам в болезни или в иной нужде или коленопреклоненно молится им и благоговейно чтит их память потому, что они друзья Бога и их жизнь достойна подражания, то он не идет против единой религии, лишь бы только он посвятил всё свое богопочитание единому Богу; и таким путем народ быстро придет к успокоению.


VII


19. На это Индус: Как тогда в отношении изваяний и изображений?

Слово: Образы, ведущие к познанию того, что допускается в почитании единого Бога, не вредят. Но когда они уводят от исповедания единого Бога, как если бы в самих камнях было нечто божественное, вселившееся в статую, то, поскольку они обманывают и отклоняют от истины, их по справедливости надо сокрушить.

Индус: Народ трудно отвлечь от укоренившегося идолопоклонства по причине оракулов, которые он получает в ответ на свои вопрошания.

Слово: Ответы оракулов редко не измышляются (fabricantur) самими жрецами, сообщающими, что божество ответило таким-то образом. Исходя из заданного вопроса  [ 8 ]  , они либо по правилам некоего искусства, через наблюдение светил, либо наугад сочиняют ответ, который приписывается божественной силе, словно ответить таким-то образом велели небо, Аполлон или Солнце. Поэтому ответы бывают обычно или двусмысленными, чтобы нельзя было открыто уличить идолов во лжи, или совершенно лживыми; а если они когда-либо верны, то случайно. И если жрец хороший мастер догадок, он пророчествует лучше и ответы бывают вернее.

20. Индус: Известно, что нередко некий дух, вселившийся в изваяние, дает внятный ответ.

Слово: Не душа человека, или Аполлона, или Эскулапа, или кого иного, почитаемого вместо Бога, а негодный дух, изначально враждебный человеческому спасению, иногда, но редко прикидывался через человека по его доверчивости вселившимся в изваяние и изрекающим оракулы, чтобы так обмануть; но после обнаружения обмана он умолкал, так что ныне эти духи имеют уста, а не глаголют  [ 9 ]  . После того, как этот обман лукавого соблазнителя был на опыте разоблачен во многих краях, идолопоклонничество почти повсеместно осуждено разумными людьми; и равным образом нетрудно будет также и на Востоке, призывая единого Бога, обнаружить обман идолопоклонничества, чтобы и там люди сообразовались с прочими народами мира.

Индус: Если откроется, что обман обнаружен и что на этом основании разумнейшие латиняне, греки и арабы сокрушили идолов, то, надо надеяться, так же поступят идолопоклонники индусы, тем более что они не лишены мудрости и не сомневаются в необходимости почитания единого Бога. Пусть даже, исповедуя, как сказано, единого Бога, они одновременно по-своему почитают идолов, они и таким путем придут к мирному завершению. Но будет крайне трудно достичь согласия о троичности Бога. По-видимому, никто не сможет постичь Троицу без трех  [ 10 ]  , а если в божестве троякость, в нём будет и множественность. Выше было сказано, и это необходимая истина, что есть лишь одно абсолютное божество; следовательно, множественность не в абсолютном божестве, а в причастных ему существах, которые суть не абсолютно Бог, но боги по причастности.

21. Слово: Бог един как Творец; Бесконечный, Он и не троичен, и не един, и не таков, чтобы о нём можно было что бы то ни было высказать  [ 11 ]  . Относимые к Богу имена выводятся из Его творений, поскольку Сам в Себе Он невыразим и превосходит всё, что можно именовать и высказать. Но далее: поклоняющиеся Богу необходимо поклоняются Ему как началу вселенной, а в единой вселенной мы видим множественность частей, неравенство и раздельность; очевидна множественность звезд, деревьев, людей, камней; начало же всякого множества есть единство, и поэтому начало множественности есть вечное единство. Мы видим в единой вселенной неравенство частей, ибо ни одна часть не похожа на другую, неравенство же есть отпадение от самотождественности единства, и, следовательно, всякому неравенству предшествует вечное равенство. Мы видим в единой вселенной различие, или раздельность, ее частей; но всякому различию предшествует связь единства и равенства, отпадением от каковой связи является различие, или раздельность; и следовательно, эта связь вечна. Однако не может быть многих вечностей. Итак, в одной и той же вечности оказываются единство, равенство единству и единение, или связь, единства и равенства. Простейшее начало вселенной, таким образом, триедино. В самом деле, начавшееся должно свернуто заключаться в своем начале; но всё начавшееся показывает, что оно свернуто в своем начале именно таким образом, т. е. во всём начавшемся при единстве сущности обнаруживается это троякое различие. Поэтому всеобщее простейшее начало будет троичным и единым.


VIII


22. Халдей: Если мудрецы и могут это отчасти понять, однако простой толпе такое недоступно. Насколько я вижу, неверно, что богов три: Бог един, каковой Единый троичен. Хочешь ли ты сказать, что этот Единый троичен в своей действенной силе (in virtute)?

Слово: Бог — абсолютная сила всех сил, ибо Он всемогущ. И поскольку существует лишь одна абсолютная сила, божественная сущность, назвать эту силу троичной есть не что иное, как признать троичность Бога. Только не понимай силу в смысле чего-то отличного от реальности, потому что в Боге сила есть сама реальность, и то же самое — в отношении абсолютной потенции, которая есть одновременно сила. Никому не покажется нелепым, если сказать, что божественное всемогущество, т. е. Бог, хранит в Себе единство, т. е. сущность, равенство и связь; и что как потенция единства единит или осуществляет (essentiat) всё, что обладает существованием (ибо вещь существует постольку, поскольку она есть нечто единое, единое и бытие взаимно обратимы), а потенция равенства уравнивает (=отождествляет) или образует (=формирует) всё возникающее (ибо вещь равна самой себе тем, что она ни больше и ни меньше, чем она сама, если же будет больше или меньше, чем то, что она есть, ее не будет  [ 12 ]  , так что без равенства она не может быть), так потенция связи единит или связует. Всемогущая божественная потенция силою своего единства вызывает из небытия, так что несуществовавшее становится способным к существованию, силою равенства формирует, а силою связи связует. Это подобно тому, как в существе любви ты видишь, что любовь связует любящего с любимым. Когда человек вызывается всемогущей божественной силой из небытия, первым по порядку возникает единство, затем равенство, потом связь обоих. В самом деле, ничто не может быть, не будучи единым; поэтому единое первично. И, поскольку человек вызывается из небытия, единство человека возникает первым по порядку. Затем возникает равенство этому единству или существованию, ибо равенство есть развертывание в единстве формы» благодаря которой к существованию было вызвано единство человека, а не льва или иной вещи. Однако равенство может возникнуть лишь от единства, ибо не инаковость производит равенство, а лишь единство, или тождество; отсюда, из единства и равенства происходит любовь, или связь, ибо единство от равенства и равенство от единства неотделимы. При этом связь, или любовь, такова, что при полагании единства полагается равенство, а при полагании единства и равенства полагается любовь, или связь. (23) Но если всякое равенство оказывается равенством единству, а всякая связь — связью единства и равенства, так что связь — в единстве и равенстве, равенство — в единстве, единство — в равенстве, а единство и равенство — в связи, то ясно, что в Троице нет сущностных различий. Сущностно различное таково, что одно может существовать и без существования другого. Поскольку же Троица такова, что при полагании единства полагается тем самым равенство единству и наоборот, а при полагании единства и равенства полагается тем самым связь и наоборот, то очевидно, что единство одно, равенство другое, связь третье не по сущности, но по отношению. Числовое же различие сущностно: два отличаются от трех по существу, потому что с полаганием двух не полагаются три и из существования двух не следует существования трех. Отсюда Троица в Боге — не сумма, не множество и не число, а простейшее единство. Верующие в единство Бога не станут поэтому отрицать Его троичность, когда поймут, что эта троичность не отличается от простейшего единства, а есть само это единство, так что не будь Троицы в единстве, не было бы всемогущего начала для создания вселенной и каждой отдельной вещи. Чем единее сила, тем она крепче, и опять же, чем она единее, тем проще; поэтому чем она могущественнее, или крепче, тем она проще (simplicior). Так что если божественная сущность всемогуща, то она совершенно проста и троична, ибо без троичности она не была бы простейшим, сильнейшим и всемогущим началом.

Халдей. Думаю, никто не сможет разойтись с этим пониманием. Но что у Бога есть Сын, сопричастник Его божественности, это оспаривают арабы и многие с ними.

24. Слово: Называют некоторые (aliqui) единство Отцом, равенство Сыном, а связь Святым Духом, потому что пусть эти термины (termini) употребляются не в собственном смысле, однако они удобным образом обозначают Троицу. От Отца Сын, и от единства Отца и равенства Сына любовь, или Дух; ибо природа Отца переходит в некое равенство Себе в Сыне, и от единства и равенства возникает любовь, или связь  [ 13 ]  . И если бы можно было найти более простые термины, они были бы еще уместнее, — например, единство, оность и тождество  [ 14 ]  ; в самом деле, эти термины, похоже, точнее развертывают изобильнейшую простоту (божественной) сущности. И обрати внимание: как в природе разумной души есть некая плодотворность (fecunditas), т. е. ум, мудрость и любовь, или воля, — поскольку ум производит из себя понимание, или мудрость, откуда воля, или любовь, и эта троица в единой природе души есть плодотворность, какою она обладает по подобию плодотворнейшей несотворенной Троицы, — так всякая сотворенная вещь несет образ творящей силы и по-своему обладает плодотворностью как близкое или отдаленное подобие всеплодотворнейшей всетворящей Троицы; так что творение получает от божественного бытия не только бытие, но и, по-своему, троичную плодотворность от божественной триединой преизобильной плодотворности, без каковой плодотворности ни мир не мог бы существовать наилучшим возможным для него способом, ни творение не было бы наилучшим из возможных.


IX


25. На это ответил Иудей: Превосходно объяснена преблагословенная Троица и отрицать ее невозможно. Да и пророк, кратко являя нам ее, говорил о Боге, вопрошающем, как может Он, подающий изобильное плодородие порождения Сам оставаться бесплодным  [ 15 ]  . И как ни избегали бы идеи Троицы, сочтя ее множественностью, однако поняв, что такое простейшая плодотворность, они весьма охотно примирятся.

26. Слово: Арабы и все мудрецы тоже без труда поймут отсюда, что отрицать Троицу значит отрицать божественную плодотворность и творящую силу и что признать Троицу значит отвергнуть множественность и сосуществование (consocialitas) богов; ведь божественное изобилие, каковым является Троица, делает ненужным соучастие многих богов в сотворении вселенной, потому что для сотворения всего, что может быть сотворено, достаточно единой бесконечной плодотворности. И арабы много лучше смогут схватить истину этим способом, чем говоря, как это делают они, что у Бога есть сущность и душа, и добавляя, что у него есть слово и дух. В самом деле, когда говорят, что у Бога есть душа, эта душа может пониматься лишь как Логос, или Слово, Которое есть Бог, ибо Логос есть не что иное, как Слово. И что есть тогда Святой Дух Божий, как не любовь, которая есть Бог? всё истинно высказываемое о Боге из-за Его абсолютной простоты есть Он Сам: если истинно, что у Бога есть Слово, истинно, что Бог есть Слово; если истинно, что у Бога есть Дух, истинно, что Бог есть Дух. Что «у Бога есть» нечто, говорится не в собственном смысле, потому что Он Сам есть всё, так что «есть у Бога» значит «Бог есть». Араб поэтому не отрицает, что Бог есть ум, от которого рождается Слово, или Премудрость, а от обоих исходит Дух, или любовь; но это и есть изложенная выше Троица, которую допускают и арабы, хотя они большей частью не замечают, что исповедуют Троицу. Точно так же и вы, иудеи, находите у ваших пророков, что небеса созданы Словом Бога и Духом Его. В том смысле, в каком отвергают троичность арабы и иудеи, она вообще должна быть по справедливости отвергнута всеми; но в том смысле, в каком истина Троицы изложена выше, ее необходимо должны принять все.

27. На это Скиф: Не может быть никакого сомнения, что следует поклоняться простейшей несоставной Троице; Ей уже и сегодня поклоняются все чтущие Бога. В самом деле, некоторые философы говорят, что Бог есть творец обоих полов и любви, этим, как могут, раскрывают плодотворнейшую Троичность творца. Другие считают  [ 16 ]  , что превозносящийся над всем Бог изводит из себя ум, или Логос, разумное основание, которое они называют Богом от Бога, полагая его Богом-творцом, коль скоро, говорят они, у всего сотворенного должна быть причина, разумное основание, почему каждое есть это вот, а не то; так что Бог есть единое бесконечное разумное основание всего. Это разумное основание, оно же Логос, или Слово, исходит от произносящего его так, что когда Всемогущий произносит слово, собранное в слове возникает реально; например, если Всемогущество скажет, «Да будет свет» то свернутый в Его слове свет существует тем самым в действительности (actu), т. е. умное Слово Бога таково, что коль скоро существование вещи замышлено в уме, она существует реально. Говорят, далее, и об исходящем на третьей ступени духе связи, который связывает всё с Единым, без чего не было бы единства, каково единство вселенной; ибо они вводят душу мира, или всесвязующий дух, через который каждое творение приобщается к всеобщему порядку, становясь частью вселенной  [ 17 ]  . В божественном первоначале этот дух необходимым образом есть само первоначало; связует же любовь; поэтому дух, сила которого разлита во вселенной, может быть назван любовью, каковою является Бог, так что связь, которая связует части с единым, или целым, и без которой немыслимо никакое совершенство, имеет своим началом Бога. Подобным образом ясно, что все философы угадывали нечто троичное в божественном единстве; и поэтому, услышав объяснение, которое услышали мы, они радостно одобрят его.

28. Галл  [ 18 ]  : Мне приходилось некогда слышать споры ученых мужей о том, что вечность — либо нерожденная, либо рожденная, либо ни нерожденная, ни рожденная. Усматриваю, что нерожденная вечность на разумном основании именуется Отцом, рожденная Словом, или Сыном, а ни рожденная, ни нерожденная — любовью, или Святым Духом, поскольку он исходит от обоих и, исходя от обоих, ни нерожден, ибо не Отец, ни рожден, ибо не Сын. Итак, едина вечность, и она же троична, и остается без оставления простейшей; едино троичное божество, едина троичная сущность, едина троичная жизнь, едина троичная потенция, едина троичная действенная сила. Теперь я усовершился в учении этой школы, так что прежде темное прояснилось в явленном здесь свете. Но коль скоро самым большим в мире остается противоречие между теми, кто утверждает воплощение Слова ради искупления вселенной, и защитниками иных мнений, то мы должны знать, как достичь согласия в этом затруднении.

Слово: Разъяснение этой части взял на себя апостол Петр. Слушайте его; он сможет ясно показать всё, что от вас скрыто.

И Петр, выступив вперед, начал так:


XI


29. Петр: Все расхождения относительно воплощения Слова явно сводятся к следующим видам. Прежде всего, некоторые говорят, что Слово Божие не есть Бог. Это мнение было уже достаточно обличено, когда говорилось о том, что Слово Бога может быть лишь Богом. Это Слово есть разумное основание (ratio); «Логос» по-гречески значит Слово, разумное основание, несомненно, что разумное основание у Бога, творца всех разумных душ и духов. Но этот Логос Бога есть не что иное, как Бог, согласно изложенному выше  [ 19 ]  , ибо «иметь» в Боге совпадает с «быть». Тот, кто Кого всё, свертывает в себе всё и есть всё во всём как формирующее начало (formator) всего и, значит форма форм; но форма форм свертывает в себе все формы, какие только могут быть образованы, поэтому Слово, или Логос, бесконечное разумное основание, причина и мера всего, что только может возникнуть, есть Бог. Итак, кто допускает, что воплотилось, или вочеловечилось, слово Бога, необходимо должен признать, что Человек, именуемый Божиим Словом, есть также Бог.

30. Тут заговорил Перс: Петр! Слово Бога есть Бог. Как Бог, Который неизменен, может быть не Богом, но человеком, Творец — тварью? Почти все мы это отрицаем, за исключением немногих в Европе. И если некоторые среди нас зовутся христианами, они согласны с нами, что такое дело невозможно, т. е. чтобы бесконечное стало конечным, а вечное — временным  [ 20 ]  .

Петр: Это вот, т. е. что вечное бывает временным, я отвергаю вместе с вами. Но поскольку все вы, держащиеся мусульманского закона, говорите, что Христос есть Слово Бога, — и правильно говорите, — вам необходимо признать его и Богом.

Перс: Мы признаем, что Христос есть Слово и Дух Бога  [ 21 ]  , в том смысле, что из всех живущих и живших людей никто не обладал таким величием божественного слова и духа, но мы допускаем, что тем самым он был Богом, приобщиться к Коему невозможно. Чтобы не впасть в многобожие, мы, исповедуя его близость к Богу, не считаем его Богом.

Петр: Вы верите, что природа Христа была человеческой?

31. Перс: Да, и утверждаем, что она была и осталась в Нём истинно человеческой.

Петр: Прекрасно. Это природа, поскольку она человеческая, не была божественной. И во всём, что вы видели в Христе сообразного с этой человеческой природой, делавшей его подобным прочим людям, вы видели Христа не богом, но человеком.

Перс: Да.

Петр: В этом никто с вами не расходится. Человеческая природа в Христе оставалась в своей полноте, через нее он был истинно человеком и смертным, как другие люди; но как раз по этой природе Он не был Словом Божиим. Поэтому скажи мне: признавая его Словом Бога, что вы под этим понимаете?

32. Перс: Не природу, но благодать; а именно, что Он стяжал столь исключительную благодать, что Бог вложил в Него Свое слово.

Петр: Не вложил ли Он слово сходным образом и в других пророков? Ведь они все говорили по слову Господа и были вестниками слова Бога.

Перс: Это так; но изо всех пророков величайший Христос, поэтому ему гораздо более пристало называться словом Бога, чем другим пророкам. Многие указы по частным делам в разных провинциях могут содержать в себе слово царя, но лишь один единственный содержит то царское слово, по которому управляется всё царство, так как оно содержит закон, или предписание, которому должны повиноваться все.

Петр: Ты предложил сравнение, удобное для случая, а именно, царское слово, начертанное на разных бумагах, не изменяет эти листы бумаги в иные природы, после начертания слова их природы остаются, какими были раньше. В этом смысле вы говорите, что у Христа сохранилась человеческая природа.

Перс: Да, говорим.

33. Петр: Согласен. Но обрати внимание на разницу между указами и наследником царства. В наследнике царства — собственно слово царя, живое, свободное и неограниченное, в указах — никогда.

Перс: Признаю. Если царь посылает наследника в свое царство, наследник несет живое и неограниченное слово отца.

Петр: Не наследник ли есть собственное слово, а вовсе не гонец, посол, письмо или указ, причем слово наследника свертывает в себе все слова гонцов и указов? Хотя наследник царства не отец, а сын, он не иной для царственной природы, в силу какового равенства он наследник.

34. Перс: Понимаю. Но препятствие в том, что царь и сын суть двое; почему мы и не допускаем, что у Бога есть сын. Сын оказался бы иным богом, чем отец, подобно тому как сын царя иной человек, чем отец.

Петр: Ты прав, что нападаешь на сравнение; оно не годится, если глядеть на его субстрат (suppositum)  [ 22 ]  . Но если отвлечься от числового разнообразия субстрата и обратиться к потенции, заключенной в царском достоинстве отца и его наследника сына, ты увидишь, что царская потенция едина и в отце, и в сыне: в отце как нерожденном, в сыне как рожденном, или живом, слове отца.

Перс: Продолжай.

Петр: Представь теперь, что есть такая абсолютная, нерожденная и рожденная, царская потенция и что как нерожденная она зовет к сообществу с природным преемством рожденной нечто иное по природе, чтобы эта иная природа в единстве с ее собственной одновременно и нераздельно обладала царством. Разве природное преемство не совпадает в едином наследовании с преемством по благодати, т. е. по усыновлению?

Перс: Несомненно.

35. Петр: И в едином наследовании единого царства соединяются сыновство и усыновление; но субстратом наследования по усыновлению является не оно, а наследование по сыновству. В самом деле, если усыновление, наследующее не по своей природе, всё же наследует, при существовании сыновства, то его основание необходимо будет не в нём, но в сыновстве, наследующем по природе. Если же усыновление, вместе с сыновством, преемствуя в обладании простейшим и неделимым наследством, имеет это преемство не само от себя, но от сыновства, то усыновленный преемник уже не будет отличаться от природного преемника, хотя у приемного сына одна природа, у природного другая. Если бы усыновляемый существовал отдельно, а не в одной и той же ипостаси с природным, то как он совпал бы с ним в преемстве наследству, которое неделимо? Потому в Христе человеческую природу надо считать так соединенною со Словом, или божественной природой, что человеческая природа не переходит в божественную, однако прилепляется к ней столь нерасторжимо, что не составляет отдельной личности в себе, но сливается с божественной личностью; в конце концов человеческая природа, призванная к наследованию вечной жизни вместе с божественной природой, может стяжать в божественной природе бессмертие.


XII


36. Перс: Хорошо понимаю это; но поясни сказанное еще на одном внятном примере.

Петр: Точных уподоблений придумать невозможно; но вот: премудрость как таковая есть акциденция или субстанция?

Перс: Как таковая — субстанция; поскольку случается в ином — акциденция.

Петр: С другой стороны, мудрость у всех мудрецов — от той, которая есть премудрость сама по себе, коль скоро она есть Бог.

Перс: Это очевидно.

Петр: Не бывает ли один человек мудрее другого?

Перс: Конечно, бывает.

Петр: И кто мудрее, тот ближе к премудрости самой по себе, абсолютно величайшей; а кто менее мудр, тот дальше от нее.

Перс: Допускаю.

Петр: Но никогда ни один человек в своей человеческой природе не настолько мудр, чтобы нельзя было быть мудрее, ибо между стяженной (contractam) мудростью, какова человеческая, и мудростью в себе, божественной, максимальной и бесконечной, всегда остается бесконечное расстояние.

Перс: И это тоже ясно.

37. Петр: То же в отношении абсолютного и стяженного учительства; ибо в абсолютном учительстве бесконечное искусство, в стяженном конечное. Представь теперь, что чей-то ум обладает такой ученостью и такой мудростью, что невозможно иметь большую мудрость или большую ученость; этот величайший ум единится тогда с мудростью самой по себе или учительством самим по себе настолько, что это единство не может быть полнее. Разве такой ум в силу единой величайшей мудрости и единого величайшего учительства, с которыми он единится, не обретет божественную силу и разве человеческая умная природа в обладающем таким умом человеке не соединится непосредственнейшим образом с божественной природой, вечной премудростью, всемогущим словом, или творящим искусством?

Перс: Признаю всё, но это опять будет пока еще единством по благодати.

38. Петр: Когда единение низшей природы с божественной таково, что не может быть полнее, она единится с ней также и единством личности. Пока низшая природа не возвысится до личного и ипостасного единства с высшей, единство может быть полнее. Если же оно полагается величайшим, низшее, прилепившись к высшему, сливается с ним, — не по природе, по благодати, однако эта величайшая благодать, больше которой не может быть, не отстоит от природы, а единится с ней. Так что хотя человеческая природа единится с божественной по благодати, однако поскольку эта благодать не может быть больше, она непосредственнейшим образом смыкается с природой.

Перс: Что бы ты ни говорил, оттого, что человеческая природа в каком-либо человеке через благодать может возвыситься до единения с божественной, человек Христос должен называться богом не в большей мере, чем иные святые, хотя среди людей ему нет равных в святости.

39. Петр: Если ты обратишь внимание на то, что лишь в Христе верховная высота, выше которой не может быть, и величайшая благодать, полнее которой не может быть, и величайшая святость, и то же в отношении прочего; а потом на то, что невозможна более чем одна величайшая высота, больше которой не может быть, и то же в отношении благодати и святости; если, далее, заметишь, что всякая высота любого пророка, на какой бы ступени он ни стоял, несоизмеримо отстоит от высоты, выше которой не может быть, так что на любой данной ступени его высоты между ним и единым Всевышним могут поместиться бесчисленные ступени, высшие данной и меньшие наивысшей (то же в отношении благодати, святости, знания, мудрости, учительства и прочего), ты ясно понял бы, что может быть лишь один Христос, в Котором человеческая природа в единстве своего основания единится с божественной природой. И арабы тоже признают это, хотя большей частью не до конца осмысливают; ведь арабы только Христа называют высшим в этом и будущем мире и Словом Бога. Те, кто называет Христа Богом и человеком, тоже говорят по существу лишь то, что один Христос — высший человек и Слово Божие.

Перс: Хорошо рассмотрев необходимость единения, которое во Всевышнем, арабы явно смогут быть приведены к принятию этой веры, ибо благодаря ей единство Бога, которое они более всего стремятся оградить, никак не ущемляется, но спасается. Однако скажи: как можно понять, что субстратом человеческой природы оказывается не она сама, а божественная, к которой она прилепляется?

40. Петр: Разбери пример, хотя и приблизительный. Камень магнит притягивает вверх железо, и, прилепляясь в воздухе к магниту, природа железа пребывает в своей тяжкой стихии — иначе оно не висело бы в воздухе, но упало, следуя своей природе, к центру земли, — но, прилепляясь к магниту, железо пребывает в воздухе в силу природы магнита, а не в силу собственной природы, по которой оно не могло бы там быть. В свою очередь, причина, почему природа железа так восклоняется к природе магнита, в том, что железо несет в себе подобие природы магнита, от которой, говорят, оно берет начало. Точно так же, когда человеческая умная природа теснейшим образом прилепляется к умной божественной природе, от коей приняла бытие, она прилепляется к ней как к источнику своей жизни, нераздельно.

Перс: Понимаю.

41. Петр: Кроме того, все многочисленные последователи секты арабов признают, что Христос воскрешал мертвых и сотворял из глины пернатых   [ 23 ]  , и исповедуют, что Иисус Христос как власть имущий сделал и многое другое, откуда их еще легче подвести к истине, коль скоро невозможно отрицать, что Он делал это силою божественной природы, с которой человеческая была соединена субстратно: могущество Христа, коим Он повелел быть тому, что, признают арабы, Он сделал, невозможно по человеческой природе, если эта человеческая природа не усвоена через единение божественной, способной так повелевать.

Перс: Да, арабы утверждают в отношении Христа это и еще многое, что записано в Коране. Труднее других, однако, будет привести к такой вере иудеев, потому что они ничего подобного открыто о Христе не допускают.

Петр: В их Писаниях о Христе всё это говорится, но, следуя буквальному смыслу, они не хотят понимать. Однако упрямство иудеев не помешает согласию, ведь они немногочисленны и возмутить весь мир войною не смогут.


XIII


42. На это Сириец: Петр! Раньше здесь говорилось, что через единство предполагаемого  [ 24 ]   можно обнаружить согласие в любой вообще религии; скажи, как это подтверждается в данном случае.

Петр: Скажу. Прежде всего ответь мне: не един ли Бог вечен и бессмертен?

Сириец: Так верю; ибо кроме Бога всё имело начало, а имея начало, будет по своей природе иметь и конец.

Петр: Не каждая ли почти религия — иудеев, христиан, арабов и большинства остальных людей — держится того убеждения, что смертная человеческая природа каждого человека после временной смерти воскрешается к вечной жизни?

Сириец: Такова их вера.

Петр: Следовательно, все подобные религии признают, что человеческая природа должна соединиться с божественной и бессмертной; ибо как человеческая природа переходила бы в вечность, если бы не прилеплялась к ней в нераздельном единстве?

Сириец: Это с необходимостью предполагается верой в воскресение.

43. Петр: Но если так, то в некоем человеке человеческая природа первою единится с божественной, — в Том, Кто есть Лицо всех людей, высочайший мессия, т. е. Христос, как именуют Христа арабы и иудеи  [ 25 ]  . Именно Он как ближний к Богу по общему убеждению будет там, в ком всечеловеческая природа первою единится с Богом. Он поэтому всеобщий спаситель и посредник; человеческая природа, которая едина и благодаря которой все люди суть люди, единится в Нём с божественной и бессмертной природой так, что всякий человек той же природы достигает воскресения из мертвых.

Сириец: Понимаю. Ты хочешь сказать, что вера в воскресение мертвых предполагает единение человеческой и божественной природы, без чего эта вера была бы невозможна; и ты утверждаешь, что это единение существует в Христе, откуда следует, что Христос предполагается верой в воскресение мертвых.

44. Петр: Верно понимаешь. И недаром всякое обетование, обещанное иудеям, закрепляется у них верой в мессию, или посредника  [ 26 ]  , коим эти обетования как относящиеся к вечной жизни только и могли и могут быть исполнены.

Сириец: А другие секты?

Петр: Точно так же. Ведь люди лишь в своей человеческой природе хотят и ожидают вечной жизни, очищение души и священнодействия они учредили для того, чтобы более отвечать вечной жизни в своей природе; они не стремятся к блаженству, какою является вечная жизнь, в иной природе, чем их собственная; человек хочет быть лишь человеком, не ангелом или иной природой. Но он хочет быть блаженным человеком, желает достичь высшего счастья, а это счастье может быть лишь плодом единения человеческой жизни с ее источником, из которого исходит сама эта жизнь, т. е. с бессмертной божественной жизнью. Но как такое возможно для человека, если общечеловеческой природе не будет дано возвыситься к подобному единению в ком-то, через кого как не через посредника все люди смогут прийти к вершине своих желаний? Христос есть путь именно потому, что он человек, через которого каждый человек имеет доступ к Богу, конечной цели желаний. Следовательно, Христос предполагается всеми, кто надеется на достижение высшего счастья.

45. Сириец: Совершенно согласен с этим. В самом деле, если человеческий ум верит в свою способность достичь единения с премудростью, в которой он обретает вечную пищу своей жизни, то он предполагает тем самым, что ум какого-то высшего человека в высшей степени достиг этого единства и приобрел то высшее учительство, через каковое учительство он сам тоже надеется когда-то прийти к премудрости. Ведь не верь он в возможность этого по крайней мере для высшего из всех людей, его надежда была бы пустой. Поскольку же все надеются, что когда-то смогут достичь блаженства, и ради этой надежды существует всякая религия, — причем здесь нет обмана, ибо эта общая всем надежда вытекает из врожденного желания, коему следует религия, которая поэтому тоже врождена всем, — то понятно, что Учитель и Посредник, главенствующий в человеческой природе как первенец и вершина ее совершенства, предполагается всеми. Разве что иудеи скажут, пожалуй, что глава человеческой природы, в котором восполняются все недостатки всех людей, еще не родился, а только еще должен когда-то родиться.

Петр: Довольно того, что и арабы, и христиане, как и все другие, признавшие представленной Христовой кровью свидетельство, приводят в свидетельство его пришествия слова пророков о Нём и превышающие человеческую природу дела, сотворенные Им, когда Он был в мире.


XIV


46. Испанец: Относительно мессии, чье пришествие исповедует большая часть мира, будет, по-видимому, еще одна трудность, касающаяся Его рождества: христиане и арабы утверждают, что Он родился от девы Марии, а другие считают это невозможным.

Петр: Все верующие в пришествие Христа исповедуют Его рождение от девы. В самом деле, будучи высотой совершенства человеческой природы, единым Всепревосходным, Сыном какого Отца Он должен быть? Любой отец, рождая, по совершенству природы настолько отстоит от полноты совершенства, что не может сообщить сыну последнее совершенство, выше которого не может быть и которое мыслимо только в одном единственном человеке. Такое может лишь Тот Отец, Который сотворил природу. Поэтому Всесовершенный имеет Отцом Того, от Кого всякое отцовство. Всесовершеннейший зачат божественной силой в девственной утробе, и в ней, деве, сочеталась с девственностью высочайшая плодотворная сила, так что родившийся для нас Христос наиболее связан со всеми людьми: его Отец — Тот, от Кого отец каждого человека имеет свое отцовство, а Его мать — та, которая не сходилась плотски ни с одним человеком, и таким образом каждый человек по теснейшей связи открывает в Христе собственную природу в ее последнем совершенстве.

47. Турок: Остается еще немалое расхождение между христианами, утверждающими, что Христос был распят иудеями, и теми, кто отрицает это.

Петр: Если некоторые отрицают распятие, говоря, что Христос живет поныне и придет во времена антихриста, то это значит, что им неизвестно таинство смерти. Ожидая Его прихода, они верят тем самым, что Он придет облеченный в смертную плоть, словно иначе Ему невозможно победить антихриста. Отрицая, что Он был распят иудеями, они делают это по видимости из благоговения перед Христом, как бы утверждая, что такие люди не имели над Христом никакой власти. Но услышь, почему достойно верить многочисленным историям и проповеди апостолов, умерших за истину, что Христос принял смерть именно так; то же и пророки предсказали о Христе, что Ему надлежит быть осужденному на позорнейшую смерть, какова смерть на кресте. И вот основание: Христос был послан от Бога Отца, чтобы благовествовать о Царстве небесном, и поведал о том Царстве такое, что было невозможно доказать вернее, чем свидетельством Его крови. Чтобы до конца быть послушным Богу Отцу и принести всяческое удостоверение в возвещенной Им истине, Он умер, и позорнейшей смертью, чтобы ни один человек не отвергнул принять истину, зная, что Христос в свидетельствование о ней добровольно принял смерть. Он проповедовал Царство Небесное, благовествуя, что человек способен к Царству, и может достичь его, в сравнении с каковым Царством эта мирская жизнь, которой все так сильно жаждут, должна полагаться ни во что. И чтобы познали, что истина есть жизнь Царства Небесного, Он отдал за истину Свою жизнь в мире сем, чтобы таким путем совершеннейше возвестить Царство Небесное, избавить мир от незнания, из-за которого люди предпочитают эту жизнь будущей, отдать себя в жертву за многих, и, вознесшись на кресте в виду всех, привлечь таким путем всех к вере, прославить Евангелие, укрепить робких душою, свободно предать Себя для искупления множеств и, словом, наилучшим образом сделать так, чтобы люди обрели веру в спасение, надежду на его достижение и любовь к выполнению заповедей Бога. (48) Если бы арабы обратили внимание на этот плод смерти Христа, на то, что Ему как посланному от Бога надлежало сделать из Себя жертвоприношение, чтобы исполнить желание Своего Отца, и на то, что в Христе нет ничего более славного, чем смерть, и даже через позорнейшую казнь, ради истины и послушания, то они не ставили бы в упрек Христу Его крестную славу, которая превознесла Его и возвысила в славе Отца. Дальше, если Христос возвестил бессмертие, ожидающее людей после смерти при воскресении, то какое лучшее удостоверение тому мыслимо для мира, чем то, что Он Сам умер, и воскрес, и явился живым? Ибо мир удостоверился в этом с последней достоверностью тогда, когда явственно и всенародно услышал, что умерший на кресте человек Христос воскрес из мертвых и жив, по свидетельству многих, видевших Его живым и принявших смерть за верное свидетельство Его воскресения. Таким образом, то было совершеннейшее благовествование, которое Христос явил на Себе Самом, и совершеннее не может быть; а без смерти и воскресения оно всегда позволяло бы ожидать другого еще более совершенного. И кто верует в совершенное исполнение Христом воли Отца, должен признавать всё, без чего благовествование не было бы совершеннейшим. (49) Заметь также, что Царство Небесное было от всех скрыто вплоть до Христа; Евангелие Христово — возвещение этого неведомого для всех Царства. Поскольку оно было совершенно неизвестно, то не было ни веры, ни надежды на достижение Царства Небесного, и ни у кого не могло быть любви к нему. Не было возможности, чтобы какой-то человек стяжал это царство, пока человеческая природа еще не была поднята до такой высоты, чтобы стать сопричастной божественной природе. Итак, Христос раскрыл Царство Небесное всеми способами раскрытия. Никто, однако, не может войти в Царство Божие, не сложив с себя царство мира сего через смерть; в самом деле, смертный должен сложить с себя свою смертность, т. е. способность умереть, а это совершается лишь через смерть; только тогда он сможет облечься в бессмертие. И вот, если Христос, смертный человек, еще не умер, то Он еще не сложил с Себя Свою смертность, и значит, еще не вошел в Царство Небесное, в которое не может войти никакой смертный; если же Он, первенец и первородный среди всех людей, не открыл врата Царства Божия, то наша природа еще не введена в Царство, не соединилась с Богом, а коль скоро она еще не введена, соединившись с Богом, в Царство, то и ни один человек в Царстве Небесном быть не может. Все верующие в существование Царства Небесного утверждают противоположное, поскольку все считают некоторых святых в своей религии достигшими святости; и, таким образом, вера всех, кто исповедует торжествующих в вечной славе святых, предполагает, что Христос умер, воскрес и восшел на небеса.


XV


50. Немец: всё это прекрасно. Но только в отношении блаженства я вижу немалые расхождения. В законе иудеев говорится лишь о мирских обетованиях этого времени, которые заключаются в чувственных благах; арабам по их закону, записанному в Коране, даются тоже лишь плотские, однако вечные обетования; напротив, Евангелие обещает ангелообразность, т. е. что люди будут подобны ангелам, у которых нет ничего плотского.

Петр: Что можно помыслить в этом мире, желание чего не притупляется, но постоянно возрастает?

Немец: Всё мирское надоедает со временем, одно лишь духовное — никогда. Яства, питье, роскошество и всё в этом роде иногда приятно, иногда неприятно, и всегда ненадежно; наоборот, познание, понимание, созерцание истины взором ума всегда приятно; и чем старее человек, тем более он это любит, и чем больше приобретает этого, тем больше стремится иметь.

51. Петр: Таким образом, если желанию должно быть постоянным и вкушению — вечным, это будет вкушением не временной и не чувственной, а только духовной жизни. В Коране есть обетование рая, где текут реки вина и меда и где множество девственниц, однако многим такое в этом мире ненавистно; как же они будут счастливы, получив там то, чего здесь не хотят иметь? В Коране говорится, что в раю будут прекраснейшие черные девственницы с глазами, имеющими огромные светлые белки  [ 27 ]  ; в этом мире никакой немец, даже преданный плотским порокам, не возжелал бы таких. Поэтому всё это необходимо должно пониматься уподобительно (similitudinaliter). Ведь в другом месте Коран запрещает в своих храмах, или синагогах, или мечетях совокупление и всё прочее, желанное для плоти. Невозможно поверить, чтобы рай уступал в святости мечетям; так как же в мечетях запрещается то, что разрешается в раю? В другом месте говорится, что в раю всё это есть потому, что там необходимо быть исполнению всего желанного  [ 28 ]  . Отсюда достаточно ясно, что хочет сказать Коран, утверждая, что там есть подобные вещи, поскольку всё это столь желанно в мире сем, то, если только предположить, что в ином мире возникнет равное желание, там по желанию окажутся все изысканные и изобильные удовольствия; иначе, как через это уподобление, он не мог выразить, что райская жизнь есть исполнение желанного; и он не хотел высказывать грубому народу другие, более сокровенные тайны, говоря лишь о том, что представляется блаженнейшим его чувственности, чтобы народ, не имеющий вкуса к духовному, не пренебрег обетованиями, (52) а главной заботой того, кто написал мусульманский закон, как видно, было прежде всего отвлечь народ от идолопоклонства; ради этой цели он и представил подобные обетования. Он не осудил Евангелия, даже наоборот, возвеличил его, дав понять таким образом, что блаженство, обещанное в Евангелии, не меньше этого телесного. Арабские ученые и мудрецы знают, что это так. Авиценна ставит счастье умного видения, или наслаждения Богом и истиной, несравненно выше счастья, как оно описано в законе арабов, хотя сам принадлежал к их вере; то же и прочие мудрецы. Итак, будет не трудно согласить здесь все вероучения. А именно, надлежит утверждать, что оное счастье превышает всё, что только можно описать или высказать, будучи исполнением всякого желания, обретением блага в его источнике, и жизни — в бессмертии.

53. Немец: А как с иудеями, которые не понимают обетований Царства небесного, а знают только обетование мирских вещей?

Петр: Иудеи ради соблюдения закона и благочестия часто отдают себя на смерть. Ясно, что они не умирали бы, если бы не надеялись достигнуть блаженства после смерти за то, что предпочли жизни ревность к закону. Поэтому вера иудеев не в том, что нет вечной жизни и что они не могут ее достичь, — иначе никто из них не умирал бы за закон; только блаженство они ожидают не от дел закона, их законы его не обещают, а от веры, которая, как было сказано выше, предполагает Христа.


XVI


54. Татарин: Я услышал здесь много прежде мне неизвестного. Многочисленные и простые татары, чтущие в своем большинстве единого Бога, удивляются тому, сколь разнообразны обряды иных народов, даже чтущих одного с ними Бога. Так, им кажутся смешными некоторые из христиан, все арабы и иудеи, — одни обрезанные, другие с выжженными на лице знаками  [ 29 ]  , третьи крещенные в купелях. Затем, в супружестве огромное расхождение: эти имеют одну жену, те одну настоящую, сочетавшуюся с ними браком, но зато многих наложниц, третьи — многих законных жен. И священные обряды тоже настолько различны, что невозможно перечислить, причем среди всего этого разнообразия наиболее отвратительным представляется христианский обряд, когда в жертву приносят хлеб и вино, говорят, что это тело и кровь Христовы, а затем после приношения сами его едят и пьют: пожирают того, кого почитают. Как может установиться единство среди всей этой пестроты, которая к тому же меняется в зависимости от места и времени, не понимаю; а если оно не установится, преследования не прекратятся, ведь различие порождает раскол и вражду, ненависть и войны.

55. Тогда по внушению Слова поднялся и заговорил апостол Павел, учитель язычников.

Павел: Должно показать, что спасение дается душе не делами, но верою. Авраам, отец веры всех верующих, будь то христиан, арабов или иудеев, веровал Богу, и это вменилось ему в праведность; а душа праведного наследует вечную жизнь. При таком допущении нас не смутит разнообразие обрядов: они учреждены и приняты как чувственные знаки истинности веры. Знаки подвержены изменению, означаемое — нет.

Татарин: Поясни, как вера спасает.

Павел: Если Бог обещает нечто из чистой Своей щедрости и милости, не следует ли верить тому, Кто может дать всё и истинен?

Татарин: Несомненно так. Никто верующий Ему не может обмануться, а неверующий в Него не заслужил достичь какой бы то ни было благодати.

Павел: Теперь, что оправдывает человека, достигающего праведности?

Татарин: Не заслуги; иначе это была бы не благодать, а долг.

Павел: Прекрасно сказано. И поскольку всякий живущий оправдывается перед лицом Бога не делами, а только благодатью — Всемогущий дает кому хочет, всё, что хочет, — то если кому-то дано получить обетования, представляемые из чистой благодати, надо, чтобы он веровал Богу. Этим он и оправдывается, потому что получает обетование от одного лишь того, что верит Богу и ждет, что исполнится слово Бога.

56. Татарин: Коль скоро Бог обещал, справедливо, чтобы обетования исполнились. Стало быть, верующий оправдывается скорее через данное Богом обетование, чем через веру.

Павел: Бог, обещав Аврааму семя, в котором благословятся все народы, оправдал Авраама, иначе тот не мог бы получить обещанного. Но если бы Авраам не верил Богу, он не получил бы ни оправдания, ни обетования.

Татарин: Это так.

57. Павел: Значит, только вера Авраама сделала то, что исполнение обетования стало оправданным; а без нее обетование не было бы ни оправданным, ни исполненным!

Татарин: Что же обещал Бог?

Павел: Бог обещал Аврааму, что даст ему единое семя в Исааке, и в этом семени благословятся все народы. Это обетование было исполнено, когда по обычному течению природы его жене Сарре было уже невозможно зачать от него и родить. Он получил сына Исаака только потому, что верил. Затем Бог искушал Авраама, чтобы он принес в жертву и убил отрока Исаака, в котором сбылось обетование семени. И Авраам повиновался Богу, однако тем не менее верил в исполнение обетования в будущем даже через мертвого, долженствующего воскреснуть сына. Поскольку Бог обнаружил в Аврааме столь великую веру, Авраам был оправдан, и обетование было исполнено в едином семени, которое пошло от него через Исаака.

Татарин: Что это за семя?

Павел: Христос. Все народы обретают через него божественное благословение.

Татарин: Что это за благословение?

Павел: Божественное благословение есть последний предел желаний, или счастье, называемое вечной жизнью, о чём ты достаточно слышал выше.

Татарин: Ты говоришь, следовательно, что Бог во Христе обещал нам благословение вечного блаженства?

Павел: Да. Поэтому надо верить Богу, как Авраам верил; и верующий так вместе с верным Авраамом оправдается для получения обетования в едином семени Авраама, Иисусе Христе, каковое обетование есть божественное благословение, свернуто заключающее в себе все блага.

58. Татарин: И ты считаешь, что только эта вера оправдывает для восприятия вечной жизни?

Павел: Считаю.

Татарин: Как ты вложишь в простых татар понимание этого, чтобы они познали, что Христос есть Тот, в Ком они смогут достичь блаженства?

Павел: Ты слышал, что не только христиане, но и арабы признают Христа величайшим из всех прежде живших, живущих в этом мире и будущих людей, Лицом всех народов. И если благословение всех народов совершается в едином семени, этим семенем может быть лишь Христос.

Татарин: Какой довод представишь?

Павел: Представлю свидетельство как арабов, так и христиан, что дух, животворящий мертвых, есть дух Христов. Если в Христе, способном животворить, кого хочет, есть дух жизни, то это есть дух, без которого ни один мертвый не может быть воскрешен и никакая душа — вечно жить. В духе Христове обитает полнота божества и благодати, из каковой полноты все долженствующие спастись получают благодать спасения.

Татарин: Учитель народов! Мне было радостно услышать это от тебя, потому что вместе со слышанным мною ранее сказанное теперь окончательно проясняет дело. Вижу, что вера необходима для спасения и без нее никто не спасется. Однако скажи, достаточно ли веры.

Павел: Без веры никому невозможно угодить Богу. С другой стороны, необходимо, чтобы вера имела образ (formata)  [ 30 ]  , ибо вера без дел мертва.

59. Татарин: Какие это дела?

Павел: Если веруешь Богу, соблюдай заповеди. Ибо как можешь веровать, что Бог есть Бог, если не заботишься о выполнении его повелений?

Татарин: Подобает соблюдать заповеди Бога. Но только иудеи говорят, что узнали его заповеди через Моисея, арабы — через Магомета, христиане — через Иисуса, а другие народы, возможно, чтут своих пророков, утверждая, что через их руки получили божественные повеления. Как здесь придем к согласию?

Павел: Божественные заповеди весьма кратки, прекрасно известны всем и одинаковы для любого народа. Больше того, являющий их свет сотворен вместе с разумной душой. В самом деле, Бог говорит в нас, чтобы мы любили Того, от Кого получили бытие, и чтобы мы делали другим лишь то, что хотим, чтобы делалось нам. Любовь есть исполнение закона Бога, и все законы сводятся к тому.

60. Татарин: Не сомневаюсь, что как спасительность веры, так и закон любви, о чём ты говорил, будут поняты татарами. Только я очень не уверен в том, что касается обрядов; не знаю, как они примут обрезание, над которым смеются.

Павел: Принятие обрезания безразлично для истинного спасения. Обрезание не спасает, и возможно спасение без него. Но кто, не веря в необходимость обрезания, допускает совершить над собой обряд обрезания крайней плоти, чтобы также и в этом еще более уподобиться Аврааму и его последователям, тот не проклят из-за своего обрезания, если имеет вышесказанную веру: Христос был обрезан, и многие из христиан после него, равно как до сих пор обрезание существует у яковитов в Эфиопии и у всех, кто не считает его таинством, необходимым для спасения. Более сомнительно только, как между верующими может сохраниться мир, если одни обрезаются, а другие нет. Поэтому, коль скоро преобладающая часть мира не знает обрезания и необходимости в обрезании нет, то ради сохранения согласия я считаю удобным, чтобы меньшая часть сообразовалась с большей, единясь с ней в вере. Больше того, если бы ради мира и большая часть захотела сообразоваться с меньшей и принять обрезание, я стоял бы за это, чтобы мир веры стал таким путем прочнее через взаимное общение. Так, если бы прочие народы приняли от христиан веру, а христиане от них, ради мира, приняли обрезание, мир был бы лучше и прочнее. Впрочем, полагаю, это трудно осуществить. Поэтому достаточно достичь мира в вере и в законе любви, относясь тем самым терпимо к обряду.


XVII


61. Армянин: Как, думаешь, надо поступать с крещением, коль скоро этот обряд считается необходимым у христиан  [ 31 ]  ?

Павел: Крещение есть таинство веры. Кто верит, что в Иисусе Христе можно вообще обрести оправдание, тот верит в очищение через Христа от грехов. Всякий верующий покажет, что омовение крещения есть знак этого очищения. Крещение есть не что иное, как исповедание веры через знак таинства. Не был бы верующим тот, кто не хотел бы исповедовать свою веру словом и какими-либо знаками, учрежденными для этой цели от Христа. Водные омовения из богопочитания существуют как у евреев, так и у арабов, и они без труда могли бы ради исповедания веры принять это учрежденное Христом омовение.

62. Армянин: Принятие этого таинства, по-видимому, обязательно, потому что оно необходимо для спасения.

Павел: Вера необходима у взрослых, которые могут спастись без таинства, когда его нельзя совершить. Конечно, если совершить его возможно, не смогут называться верующими те, кто не хочет показать себя таковыми через таинство возрождения.

Армянин: А дети?

Павел: С крещением детей согласятся легче. Если ради религии терпят обрезание мальчиков на восьмой день от роду, замена обрезания крещением будет принята с радостью, и будет дан выбор, не хотят ли они довольствоваться крещением.


XVIII


63. Чех: Во всём вышесказанном будет можно найти соглашение, но с жертвоприношениями будет всего труднее. Христиане, мы знаем, не могут ради удовлетворения других отказаться от приношения хлеба и вина в таинстве евхаристии, потому что это таинство учреждено Христом; а трудно поверить, что этот обряд примут прочие народы, у которых не в обычае такое жертвоприношение, и прежде всего потому, что им кажется безумством верить, что хлеб превращается в плоть Христа, а вино — в его кровь, и после этого поедать святыню.

Павел: Это таинство евхаристии изображает (figurat) не что иное, как то, что мы через благодать напитаемся в Иисусе Христе хлебом вечной жизни, как в этой жизни питаемся хлебом и вином. Если мы верим, что Христос есть хлеб духовный, то и принимаем его под видом вкушающих от его тела, И если нам надлежит сойтись в той вере, что в Христе мы достигаем вкушения духовной жизни, то почему не показать, что мы верим в это, таинством евхаристии  [ 32 ]  ? Надо надеяться, что все вообще верные хотят через веру вкушать в этом мире хлеб, который истинно будет хлебом нашей жизни в ином мире.

64. Чех: Как убедить всех нехристиан, что существо хлеба превращается при таинстве евхаристии в тело Христа?

Павел: Кто верует, знает, что слово Бога в Иисусе Христе из убожества (miseria) этого мира перенесет нас к богосыновству и обладанию вечной жизнью, потому что для Бога нет ничего невозможного. Так веруя и надеясь, мы без колебаний говорим, что Слово Бога по определению Христа может изменить хлеб в плоть. Если природа делает то же в живых существах, как не сделать этого Слову, через которое Бог и веки сотворил? Необходимость веры заставляет так думать. В самом деле, если возможно, чтобы мы, созданные из земли сыны Адама, превратились через Христа Иисуса, Слово Божие, в сынов бессмертного Бога, и мы в это веруем и ожидаем, что будем тогда, как Иисус, Слово Бога Отца, то подобным образом нам надлежит верить, что хлеб пресуществляется в плоть и вино в кровь через то же слово, через которое хлеб есть хлеб, и вино — вино, и плоть — плоть, кровь — кровь, и через которое природа превращает пищу в напитавшегося.

65. Чех: Это изменение существа хлеба трудно понять.

Павел: С верой очень легко. Дело в том, что это можно понять лишь умом, который один только видит сущность, что она есть, а не что она есть (quia est, non quid est)  [ 33 ]  . Сущность предшествует всему привходящему. И поскольку сущность не количественна и не качественна, а превращается только она, — так что это уже не сущность хлеба, а сущность плоти, — то превращение совершенно духовно, ибо максимально удалено от всего, что достижимо чувствами. Соответственно, количество плоти от этого превращения не увеличивается и не умножается численно. Тем самым существует лишь одна единая сущность плоти, в которую превращается сущность хлеба, хотя он приносится в разных местах и предлагаемых для причащения хлебов много.

Чех: Понимаю твое учение, и оно бесконечно дорого мне. Таинство это есть таинство вкушения хлеба вечной жизни, питаясь которым, мы получаем в наследство богосыновство через Иисуса Христа, сына Божия. В таинстве евхаристии — подобие того хлеба, и он постигается лишь умом, вкушается и вмещается лишь верой. Но что, если не вместят этих таинств? Возможно, грубых людей оттолкнет не только учение, но сама огромность принимаемого таинства.

66. Павел: Это таинство, как оно существует в чувственных знаках, не необходимо так, что без него нет спасения; была бы вера, ибо для спасения довольно верить и тем вкушать хлеб жизни. Поэтому относительно его распределения — должно ли, кому и сколько оно должно даваться в народе — не установлено обязательного закона, так что если кто-то, имея веру, считает себя недостойным приступить к трапезе Всевышнего Царя, то такое смирение скорее похвально. Обычай и обряд совершения таинства евхаристии можно будет учредить так, как по обстоятельствам времени покажется более уместным кормчим Церкви в каждой стране света, чтобы общность закона не позволяла различию обрядов нарушать мир веры  [ 34 ]  .


XIX


67. Англичанин: А что будет с другими таинствами — бракосочетанием, рукоположением, миропомазанием и соборованием?

Павел: Надо ко многому снизойти ради человеческой слабости, если это не идет против вечного спасения; ведь требовать строгого единообразия во всём значит скорее нарушать мир. Но надо надеяться, что в бракосочетании и рукоположении обнаружится согласие. Видимо, у всех народов так или иначе по закону природы существует бракосочетание, при котором один человек имеет одну истинную супругу, равным образом и священство имеется во всех религиях, так что в этих всеобщих обрядах согласиться будет легче; причем окажется, что в обоих таинствах христианская религия даже в глазах других соблюдает более похвальную чистоту.

Англичанин: А посты, церковные должности, воздержание от пищи и питья, вид молитв и прочее подобное?

Павел: Где не может иметь место единообразие способов, да будет позволено народам — при сохранении веры и мира — соблюдать их обеты и обряды. Благочестие, пожалуй, даже возрастет от некоторого разнообразия, когда каждый народ будет стремиться с усердием и тщанием сделать свой обряд более великолепным, желая превзойти тут других и заслужить большего достоинства у Бога и похвалы в мире.


* * *


68. После такого советования с мудрецами разных народов были принесены книги тех, кто писал об обычаях древних, причем в каждом языке — превосходнейшие, как у латинян — Марк Варрон, у греков — Евсевий, наблюдавший различие религий, и многие другие. При изучении их выяснилось, что всё разнообразие состояло скорее в обрядах, чем в почитании единого Бога, Которого, как показали все сочинения, собранные воедино, все всегда предполагали и во всех обрядах почитали, хотя народная простота, совращенная враждебной властью князя тьмы, часто не понимала, что творила.

Заключено тогда в небе разума согласие религий указанным выше образом. И велено Царем царей, чтобы мудрецы вернулись и привели народы к единству истинной веры, чтобы духи-управители (administratorii spiritus) вели их и помогали им и чтобы затем полновластные посланцы от всех народов стеклись в Иерусалим, словно во всеобщее средоточие, и от имени всех приняли единую веру и заключили нерушимый мир навсегда, дабы Творец всего был мирно прославляем, во веки благословенный. Аминь.


Примечания


Перевод сделан по изданию: Nicolai de Cusa Opera omnia iussu et auctoritate Academiae litterarum Heidelbergensis ad codicum fidem edita. VII. De pace fidei. Ediderunt commentariisque illustraverunt Raymundus Klibansky et Hildebrandus Bascour, O. S. B. Hamburgi in aedibus Felicis Meiner, MCMLXX. — LVIII, 136 p. В предисловии издатели говорят о поводах к написанию диалога. Запад был потрясен, получив письма о захвате Константинополя турками 29 мая 1453 г. 12 июля Эней Сильвий Пикколомини (1405–1464), будущий папа (1458–1464), писал папе (1447–1455) Николаю V: «Но что это за чудовищная новость, только что принесенная из Константинополя? Рука дрожит, когда пишу, ужасается дух; негодование не дает молчать, горе не дает говорить. Увы несчастному христианскому миру. Стыдно жить, мы были бы счастливы, если бы умерли до того, что случилось!.. Кто сомневается, что турки будут свирепствовать в Божиих храмах? Скорблю о разрушении или осквернении преславного во всём круге земель храма Софии. Скорблю о бесчисленных базиликах святых, построенных с дивным искусством, а теперь обреченных на руины или на магометанскую скверну. Что скажу о книгах, которых там без числа, латинянам еще неизвестных? Увы, имена скольких великих мужей теперь будут утрачены! Это вторая смерть Гомеру, вторые похороны Платону. Где теперь будем искать творения философов или поэтов? Иссяк источник муз; о, если бы у нас достало таланта хотя бы оплакать беду достойными словами. Слишком, святейший отец, всё это теснит и ранит мое сердце. Вижу одновременное уничтожение веры и науки» (Der Briefwechsel des Eneas Silvius Piccolomini, ed. R. Wolkan. III. Abt.: Briefe als Bischof von Siena, t. I. — Fontes rerum Austriac., 2. Abt., vol. 68, Viennae, 1918, Epist. 109, p. 199 sq. Цит. по: Nicolai de Cusa Opera... VII, p. IX–X). Ходили слухи о подготовке молодым воинственным Мехметом II (р. 1429, султан Оттоманской империи с 1444 г. по 1446 г. и с 1451 г. по 1481 г.) похода на Венецию и Рим. Автор «Трактата о захвате города Константинополя» писал, что Мехмет уже изучает историю Италии и разведывает военные силы итальянских государств (Franconis de Twayr qui fertur Tractatus de expugnaione urbis Constantinopolis, edd. E. Martène et U. Durand. — Veterum scriptorum... amplissima collectio, t. V. Paris, 1729, col. 798).

Николай Кузанский получил извещение о случившемся 28 июня 1453 г. по возвращении из Рима на свою епископскую кафедру в Бриксене. 14 сентября, отвечая в письме близким ему людям, аббату и монахам монастыря в Тегернзее, на вопрос о своих новых работах, Николай еще ничего не говорит о «Мире веры»; а 21 сентября трактат уже подписан (в сохранившемся кодексе) как готовый.

В перечислении народов и вер Николай следует за Августином в «Граде Божием»: «Какие бы философы ни держались вышеизложенного образа мыслей об истинном и высочайшем Боге, а именно: что Он Творец созданию, свет познанию, благо деятельности; что в Нём для нас и начало природы, и истина учения, и счастье жизни, — будут ли они... называться платониками... пифагорейцами... италийского рода... или окажутся среди тех, кто считался мудрецами или философами у других народов... индийцы, персы, халдеи, скифы, галлы, испанцы и другие — всех этих мы предпочтем остальным и признаем наиболее близкими к нам» (Творения блаженного Августина, епископа Иппонийского. Ч. 4. Киев: Тип. И. И. Горбунова. 1905, с. 18–19).

Николай читал или даже собственноручно переписывал Раймунда Луллия, каталонского богослова и алхимика (ок. 1235–1315); сочинения Луллия содержатся не менее чем в 11 кодексах бывшей библиотеки Николая. В их числе — «Книга о пяти мудрецах», мирный диалог латинянина, грека, несторианца, яковита и сарацина о вере; «Книга татарина и христианина». Возможно, Николай читал также и «Книгу о язычнике и трех мудрецах» Луллия — тоже мирный диалог о вере, где «один из мудрецов сказал, каким великим благом было бы, если бы через знание этих Древ (т. е. луллиевых «древ знания») мы все, живущие в этом мире, могли бы прийти к одному закону и одной вере, так что зависти и злобы не стало бы у людей, взаимно ненавидящих друг друга из-за различии вер и противоположности законов различных народов; и как один лишь Бог Отец и Господь и Творец всех вещей, так все народы, живущие в различии, согласились бы быть одним народом, идущим по пути вечного спасения» (Raymuindus Lullus. Opera, vol. II. pars 1, p. 5, Mogunt, 1722. — Цит. по: ibid., p. XXXVII).

В терпимости к нехристианским обрядам Николай следовал за Фомой, постановившим, что «хотя неверные в своих обрядах грешат, эти последние можно терпеть или из-за некоего проистекающего из них блага, или из-за избегаемого благодаря им зла... Обряды, не служащие никакой истине или пользе, не следует в какой-либо мере терпеть, разве что, возможно, во избежание какого-либо зла» (Summa theologiae, IIa IIae, q. 10, а. 11). По Николаю, «достаточно будет утвердить согласие в вере и законе, терпимо относясь к обряду» — «ради сохранения мира».

Николай Кузанский был хорошо знаком с Кораном. Во время своей миссии в Константинополь (1437) он составил нечто вроде критического разбора некоторых мест священной книги мусульман. Сохранилась маргиналия его рукой fides una, ritus diversus («вера одна, обряд разный» к следующему месту из диалога мединского еврея Абд Аллаха бен Салама с Магометом: «Так что же ты скажешь о пророках, которые предшествовали тебе? Отвечает: Закон, или вера, одна; но обряд у разных людей понятным образом разный» (этот короткий, около 5 страниц диалог, восходящий к ранним документам ислама, сохранился среди кодексов библиотеки Николая, а также издан: Mahometis Abdallae filii Theologia dailogo explicate... s. l, 1543, fol. b i^r – d iii^v а также в книге: Bibliander Th. Machumetis Saracenorum principis, eiusque seccessorum vitae, doctrina, ac ipse Alcoran... t. I. Tiguri, 1550, p. 189–200. Цит. по: Nicolai de Cusa opera... VII, p. XXXIX).