Язык так или иначе не сводится к подбору знаков для вещей. Он начинается с выбора говорить или не говорить. Выбор между молчанием и знаком раньше чем выбор между знаком и знаком. Слово может быть менее говорящим чем молчание и нуждается в обеспечении этим последним. Молчание необходимый фон слова. Человеческой речи в отличие от голосов животных могло не быть. Птица не может не петь в мае. Человек мог и не заговорить. Текст соткан утком слова по основе молчания.
Дарья Павлова. «Техника» М. Хайдеггера и «Энергия» В.В. Бибихина как гештальт эпохи.
Опубликовано в книге «Наука и общество: проблемы современных гуманитарных исследований» (сборник трудов II Всероссийской очно-заочной научно-практической конференции студентов-стипендиатов ОРФ). — Саратов: СГУ, 2017.
Насколько далеко должно быть природо-знание
от природы, чтобы оно расценивало как свой успех
основанное на нем безумие техники?
М. Хайдеггер, «Черные тетради»
1.
В эпоху стремительного развития технического производства М. Хайдеггер ставит вопрос о технике. Здесь нам следует разделять саму технику и ее сущность, поскольку, делает важное замечание Хайдеггер, — это не одно и то же.
Безразличное отношение к технике (как и попытки уйти от «глубокой тягостной скуки») (Хайдеггер, 2013) оборачивается для нас коварным образом — она завладевает нами, когда мы относимся к ней нейтрально, не воспринимаем всерьез. В первом смысле, который лежит на поверхности, но не раскрывает сущности, техника — средство для достижения целей, орудие и человеческая деятельность, поэтому человек стремится техникой овладеть.
Существо же техники в том, что она есть «вид раскрытия потаённости» (Хайдеггер, 1993). Техника в этом смысле раскрывается через про-из-ведение, ποίησις (изготовление, производство; сотворение, созидание; творчество; поэтическое искусство, поэзия), причем для современной техники, поставляющей энергию это главным образом производство. Современная же техника утрачивает смысл τέχνη как искусства, которое было синонимично ποίησις. «Насколько далеко должно быть природо-знание от природы, чтобы оно расценивало как свой успех основанное на нем безумии техники?» (Хайдеггер, 1993), — выходит, что современная техника, беря энергию из природы, φύσις (природа, естество; вещество, материал; создание, творение, существо), нивелирует природу как ποίησις, то есть растущей, творящей саму из себя, оставляя за ней значение материала, того, из чего: «Чтобы хоть отдаленно оценить чудовищность этого обстоятельства, на секунду задумаемся о контрасте, звучащем в этих двух именах собственных: “Рейн”, встроенный в гидроэлектростанцию для производства энергии, и “Рейн”, о котором говорит произведение искусства, одноименный гимн Фридриха Гёльдерлина» (Хайдеггер, 1993), — и, таким образом, техническое выведение из потаённости в этом случае происходит через управление собственными процессами самой техникой. Но техника имеет своей целью, в отличие от природы, не саму себя.
Техника — производное «существа новоевропейской техники, тождественного с существом новоевропейской метафизики» (Хайдеггер, 1993), и это одна из главных характеристик эпохи. «Технические» изобретения, эксперименты, открытия стали возможны потому, что философия помыслила их (как и у Аристотеля — действительность предшествует возможности). Вопрос современности: что делать с техникой? Хайдеггер говорит: не «что делать», а «как думать», — мы должны видеть, чтобы потом видеть и возможности, нельзя мыслить о том, чего для нас еще нет. Значение техники не больше и не меньше, чем значение современной ей «культуры», причем «искусство тоже можно представить себе как область культурного производства. Тогда мы опять же ничего не поймем в его существе» (Хайдеггер, 1993). Техника — не простая вещь. Полагание ее таковой равно безразличию, которое в свою очередь ведет к полаганию господства техники, это спорный момент, поскольку техника действует по отношению к себе сама, но у этого действия есть рамки, ограниченная самой же техникой область. Этот факт, конечно, меняет наше мышление техники. Наша задача — понять.
Открытие потаённости осуществляется человеком, через человека. М. Хайдеггер называет это поставом: «По-став есть собирающее начало того устанавливания, которое ставит человека на раскрытие действительности способом поставления его в качестве состоящего-в-наличии» (Хайдеггер, 1993), человек всегда уже пребывает в захваченности судьбой, которая ставит его на путь раскрытия потаённости в произведении, ποίησις. Это его положение таит в себе опасность восприятия человеком себя как «господина мира», в то время как он захвачен поставом настолько, что уже не может действительно увидеть себя и, романтизируя технику, обороняется от нее; с другой стороны, поставом скрыта и истина, подлинность, ἀλήθεια — несокрытое. В этом — а не в ней самой по себе — и усматривается Хайдеггером опасность техники. Но здесь же и спасительное — если человек обратит внимание на эту опасность и на существо техники, то через него раскрывается причастность человека к раскрытию тайны истины, и чем ближе человек подойдет к нетехническому существу техники, тем яснее для него будет свет истины, таящийся в существе искусства.
Хайдеггер отмечает, что «сейчас дает о себе знать то, что Ницше уже метафизически понимал, — что новоевропейская “механическая экономика”, сплошной машиносообразный расчет всякого действия и планирования в своей безусловной форме требует нового человечества, выходящего за пределы прежнего человека. Недостаточно обладать танками, самолетами и аппаратурой связи; недостаточно и располагать людьми, способными такие вещи обслуживать; недостаточно даже просто овладеть техникой, словно она есть нечто в себе безразличное, потустороннее пользе и вреду, строительству и разрушению, применимое кем угодно для любых целей» (Хайдеггер, 1993), — и если для Ницше этим требованиям отвечает сверхчеловек, то М. Хайдеггер (и вслед за ним далее В. Бибихин) говорит о том, что требуется человек, во-первых, способный видеть, и, во-вторых, способный пройти путь мысли, — «в мысли неизменен путь. И пути мысли хранят в себе то таинственное свойство, что мы можем проходить их вперед и назад, так что даже путь назад впервые ведет нас вперед. ...“Вперед” — в то ближайшее, мимо чего мы постоянно спешим, что нас каждый раз заново поражает, когда мы его замечаем» (Хайдеггер, 1993), — который привел бы его к пониманию, такому отношению к технике, где бы он не остановился, сказав, что с техникой «всё понятно».
2.
В курсе «Энергия» (1990–1991) В. В. Бибихин, вслед за Аристотелем, определения энергии не дает: «энергия есть то, что пребывает в энергии», — не потому, что определения дать в принципе нельзя, но потому, что, дав какое-либо определение, мы потеряем ясность, запутаемся, не сможем почувствовать энергию. Энергия просто есть.
В. В. Бибихин задает вопрос: энергия цель или средство? И цель, и средство, «такое средство, которое цель». Для Аристотеля же энергия — цель, в первую очередь, в смысле покоя и полноты (перводвигатель, предшествует возможности) и, во-вторых, движения (следует за возможностью). Современный и аристотелевский смыслы не противоречат друг другу, пересекаясь в некоторых моментах, нельзя противопоставить так, что у Аристотеля сила — полнота самоосуществления, а у нас сила (δύναμις) только для машины, отличие современного понимания в том, что человек теперь хочет использовать энергию для чего-то, зачем-то, не задумываясь, что именно он делает, энергия как обладание мощью является последней целью. Бибихин отдает предпочтение первой энергии: «энергия у нас и у него — первое!».
Все захвачены энергией. Человек может не видеть, не чувствовать этой захваченности, но только она и позволяет человеку исполниться в истории. Непонимание этой захваченности проявляется в том, что энергию человек схватывает в техническом, политическом и экономическом контекстах, в стремлении к присвоению и контролю, — в этом срыв философии, слепота души: «Та правда, что мысль противоположна технике, что техника скользит в своих измерениях только до порога мысли, имеет соблазнительное применение. В технике начинают видеть второсортное. Это губит мысль на корню, прежде чем она началась. Считать технику второсортной реальностью значит идти в такой же тупик, как если считать низшей реальностью тело, противопоставляя ему дух» (Бибихин, 2003), — пишет Бибихин, но вовсе не значит, что из-за такого современного положения человечества у него захваченности нет. Догадка, что энергия всё же что-то другое, приблизила бы человека к истине бытия. Способность видеть здесь (в аристотелевском смысле) — уже само — энергия, полнота бытия, которая сама себе является целью. Через нас энергия проявляет себя.
Так же как неотделимы науки о человеке и науки о природе, энергия человеческая и природная неразделимы: ясно, что для добычи природной энергии нужна человеческая, а не только техника, орудия — «техника, природа, психика уже условные и искусственные различения в том, что касается энергии и захваченности ею» (Бибихин, 2010). Разграничение науки и культуры, поэзии, философии — это различение видения ограниченного и открытого, редкого «пространства правды» (как, например, науки о природе и мысли о природе).
Ситуация «господства техники» приводит нас к жизни в расписании, где нет леса и нет места просвету, не может быть искусства. В расписании – пустота, в которой человек становится человеческим материалом, тем из чего. Мышление здесь может быть лишь техническим, рассчитывающим, вне греческого смысла ποίησις, экономика не нуждается в таком мышлении, оно становится даже лишним. Так человек запирает себя внутри технического, расходующего, действующего в расписании, утрачивая и способность чувствовать (опыт) как лес, так и энергию покоя, «отданный на произвол массовости человек техники может быть приведен к надежному постоянству только через соразмерное технике сосредоточение и упорядочение всего его планирования и поведения в целом» (Бибихин, 2009), и таким образом, подстраиваясь под ритм эпохи техники, человек меняет себя, свое мышление так, что техника становится частью человека, только не техника овладевает человеком, но мы захвачены тем же истоком, из которого происходит и техника.
Список использованных источников
1. Бибихин В. В. Энергия. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2010. 488 с.
2. Бибихин В. В. Другое начало. СПб.: Наука, 2003. 430 с.
3. Бибихин В. В. Ранний Хайдеггер: Материалы к семинару. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2009. 536 с.
4. Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. Пер. с нем. В. В. Бибихина. М.: Республика, 1993. 447 с.
5. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики. Мир — Конечность — Одиночество. Пер. с нем. В. В. Бибихина и др. СПб.: Владимир Даль, 2013. 592 с.
6. Хайдеггер М. Размышления II–VI (Черные тетради 1931–1938). Пер. с нем. А. Б. Григорьева; науч. ред. перевода М. Маяцкий. М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. 584 с.
от природы, чтобы оно расценивало как свой успех
основанное на нем безумие техники?
М. Хайдеггер, «Черные тетради»
1.
В эпоху стремительного развития технического производства М. Хайдеггер ставит вопрос о технике. Здесь нам следует разделять саму технику и ее сущность, поскольку, делает важное замечание Хайдеггер, — это не одно и то же.
Безразличное отношение к технике (как и попытки уйти от «глубокой тягостной скуки») (Хайдеггер, 2013) оборачивается для нас коварным образом — она завладевает нами, когда мы относимся к ней нейтрально, не воспринимаем всерьез. В первом смысле, который лежит на поверхности, но не раскрывает сущности, техника — средство для достижения целей, орудие и человеческая деятельность, поэтому человек стремится техникой овладеть.
Существо же техники в том, что она есть «вид раскрытия потаённости» (Хайдеггер, 1993). Техника в этом смысле раскрывается через про-из-ведение, ποίησις (изготовление, производство; сотворение, созидание; творчество; поэтическое искусство, поэзия), причем для современной техники, поставляющей энергию это главным образом производство. Современная же техника утрачивает смысл τέχνη как искусства, которое было синонимично ποίησις. «Насколько далеко должно быть природо-знание от природы, чтобы оно расценивало как свой успех основанное на нем безумии техники?» (Хайдеггер, 1993), — выходит, что современная техника, беря энергию из природы, φύσις (природа, естество; вещество, материал; создание, творение, существо), нивелирует природу как ποίησις, то есть растущей, творящей саму из себя, оставляя за ней значение материала, того, из чего: «Чтобы хоть отдаленно оценить чудовищность этого обстоятельства, на секунду задумаемся о контрасте, звучащем в этих двух именах собственных: “Рейн”, встроенный в гидроэлектростанцию для производства энергии, и “Рейн”, о котором говорит произведение искусства, одноименный гимн Фридриха Гёльдерлина» (Хайдеггер, 1993), — и, таким образом, техническое выведение из потаённости в этом случае происходит через управление собственными процессами самой техникой. Но техника имеет своей целью, в отличие от природы, не саму себя.
Техника — производное «существа новоевропейской техники, тождественного с существом новоевропейской метафизики» (Хайдеггер, 1993), и это одна из главных характеристик эпохи. «Технические» изобретения, эксперименты, открытия стали возможны потому, что философия помыслила их (как и у Аристотеля — действительность предшествует возможности). Вопрос современности: что делать с техникой? Хайдеггер говорит: не «что делать», а «как думать», — мы должны видеть, чтобы потом видеть и возможности, нельзя мыслить о том, чего для нас еще нет. Значение техники не больше и не меньше, чем значение современной ей «культуры», причем «искусство тоже можно представить себе как область культурного производства. Тогда мы опять же ничего не поймем в его существе» (Хайдеггер, 1993). Техника — не простая вещь. Полагание ее таковой равно безразличию, которое в свою очередь ведет к полаганию господства техники, это спорный момент, поскольку техника действует по отношению к себе сама, но у этого действия есть рамки, ограниченная самой же техникой область. Этот факт, конечно, меняет наше мышление техники. Наша задача — понять.
Открытие потаённости осуществляется человеком, через человека. М. Хайдеггер называет это поставом: «По-став есть собирающее начало того устанавливания, которое ставит человека на раскрытие действительности способом поставления его в качестве состоящего-в-наличии» (Хайдеггер, 1993), человек всегда уже пребывает в захваченности судьбой, которая ставит его на путь раскрытия потаённости в произведении, ποίησις. Это его положение таит в себе опасность восприятия человеком себя как «господина мира», в то время как он захвачен поставом настолько, что уже не может действительно увидеть себя и, романтизируя технику, обороняется от нее; с другой стороны, поставом скрыта и истина, подлинность, ἀλήθεια — несокрытое. В этом — а не в ней самой по себе — и усматривается Хайдеггером опасность техники. Но здесь же и спасительное — если человек обратит внимание на эту опасность и на существо техники, то через него раскрывается причастность человека к раскрытию тайны истины, и чем ближе человек подойдет к нетехническому существу техники, тем яснее для него будет свет истины, таящийся в существе искусства.
Хайдеггер отмечает, что «сейчас дает о себе знать то, что Ницше уже метафизически понимал, — что новоевропейская “механическая экономика”, сплошной машиносообразный расчет всякого действия и планирования в своей безусловной форме требует нового человечества, выходящего за пределы прежнего человека. Недостаточно обладать танками, самолетами и аппаратурой связи; недостаточно и располагать людьми, способными такие вещи обслуживать; недостаточно даже просто овладеть техникой, словно она есть нечто в себе безразличное, потустороннее пользе и вреду, строительству и разрушению, применимое кем угодно для любых целей» (Хайдеггер, 1993), — и если для Ницше этим требованиям отвечает сверхчеловек, то М. Хайдеггер (и вслед за ним далее В. Бибихин) говорит о том, что требуется человек, во-первых, способный видеть, и, во-вторых, способный пройти путь мысли, — «в мысли неизменен путь. И пути мысли хранят в себе то таинственное свойство, что мы можем проходить их вперед и назад, так что даже путь назад впервые ведет нас вперед. ...“Вперед” — в то ближайшее, мимо чего мы постоянно спешим, что нас каждый раз заново поражает, когда мы его замечаем» (Хайдеггер, 1993), — который привел бы его к пониманию, такому отношению к технике, где бы он не остановился, сказав, что с техникой «всё понятно».
2.
В курсе «Энергия» (1990–1991) В. В. Бибихин, вслед за Аристотелем, определения энергии не дает: «энергия есть то, что пребывает в энергии», — не потому, что определения дать в принципе нельзя, но потому, что, дав какое-либо определение, мы потеряем ясность, запутаемся, не сможем почувствовать энергию. Энергия просто есть.
В. В. Бибихин задает вопрос: энергия цель или средство? И цель, и средство, «такое средство, которое цель». Для Аристотеля же энергия — цель, в первую очередь, в смысле покоя и полноты (перводвигатель, предшествует возможности) и, во-вторых, движения (следует за возможностью). Современный и аристотелевский смыслы не противоречат друг другу, пересекаясь в некоторых моментах, нельзя противопоставить так, что у Аристотеля сила — полнота самоосуществления, а у нас сила (δύναμις) только для машины, отличие современного понимания в том, что человек теперь хочет использовать энергию для чего-то, зачем-то, не задумываясь, что именно он делает, энергия как обладание мощью является последней целью. Бибихин отдает предпочтение первой энергии: «энергия у нас и у него — первое!».
Все захвачены энергией. Человек может не видеть, не чувствовать этой захваченности, но только она и позволяет человеку исполниться в истории. Непонимание этой захваченности проявляется в том, что энергию человек схватывает в техническом, политическом и экономическом контекстах, в стремлении к присвоению и контролю, — в этом срыв философии, слепота души: «Та правда, что мысль противоположна технике, что техника скользит в своих измерениях только до порога мысли, имеет соблазнительное применение. В технике начинают видеть второсортное. Это губит мысль на корню, прежде чем она началась. Считать технику второсортной реальностью значит идти в такой же тупик, как если считать низшей реальностью тело, противопоставляя ему дух» (Бибихин, 2003), — пишет Бибихин, но вовсе не значит, что из-за такого современного положения человечества у него захваченности нет. Догадка, что энергия всё же что-то другое, приблизила бы человека к истине бытия. Способность видеть здесь (в аристотелевском смысле) — уже само — энергия, полнота бытия, которая сама себе является целью. Через нас энергия проявляет себя.
Так же как неотделимы науки о человеке и науки о природе, энергия человеческая и природная неразделимы: ясно, что для добычи природной энергии нужна человеческая, а не только техника, орудия — «техника, природа, психика уже условные и искусственные различения в том, что касается энергии и захваченности ею» (Бибихин, 2010). Разграничение науки и культуры, поэзии, философии — это различение видения ограниченного и открытого, редкого «пространства правды» (как, например, науки о природе и мысли о природе).
Ситуация «господства техники» приводит нас к жизни в расписании, где нет леса и нет места просвету, не может быть искусства. В расписании – пустота, в которой человек становится человеческим материалом, тем из чего. Мышление здесь может быть лишь техническим, рассчитывающим, вне греческого смысла ποίησις, экономика не нуждается в таком мышлении, оно становится даже лишним. Так человек запирает себя внутри технического, расходующего, действующего в расписании, утрачивая и способность чувствовать (опыт) как лес, так и энергию покоя, «отданный на произвол массовости человек техники может быть приведен к надежному постоянству только через соразмерное технике сосредоточение и упорядочение всего его планирования и поведения в целом» (Бибихин, 2009), и таким образом, подстраиваясь под ритм эпохи техники, человек меняет себя, свое мышление так, что техника становится частью человека, только не техника овладевает человеком, но мы захвачены тем же истоком, из которого происходит и техника.
Список использованных источников
1. Бибихин В. В. Энергия. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2010. 488 с.
2. Бибихин В. В. Другое начало. СПб.: Наука, 2003. 430 с.
3. Бибихин В. В. Ранний Хайдеггер: Материалы к семинару. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2009. 536 с.
4. Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. Пер. с нем. В. В. Бибихина. М.: Республика, 1993. 447 с.
5. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики. Мир — Конечность — Одиночество. Пер. с нем. В. В. Бибихина и др. СПб.: Владимир Даль, 2013. 592 с.
6. Хайдеггер М. Размышления II–VI (Черные тетради 1931–1938). Пер. с нем. А. Б. Григорьева; науч. ред. перевода М. Маяцкий. М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. 584 с.